Преподобный Серафим Саровский

 

Преподобный Серафим — святой, чью жизнь отделяют от нас несколько веков, бли­зок и дорог православным. Недаром к его мо­щам стекается огромное количество стражду­щих, просящих преподобного о помощи. Как в земной жизни он был помощником и молит­венником о всех, приходящих к нему; так и отойдя в вечность, преподобный не оставляет никого без своей помощью.

Не менее чем помощь преподобного, притя­гателен и сам его образ смиренного подвижни­ка — старца Серафима. Он боролся с нечистой силой «как со львами и леопардами», в пусты­не стоя на камне тысячу дней и ночей. Он про­стил обидчиков, искалечивших его, и готов был оставить Саровскую обитель, если избив­шим его крестьянам «будет причинено какое-либо наказание». Он сподобился великих и многократных явлений Царицы Небесной, не раз свидетельствовавшей: «Сей — от рода наше­го». Он всякого приходящего к нему называл «радость моя», и распространил свою любовь не только на ближних, но и на лесных зверей. Эти и многие, многие другие моменты из жи­тия преподобного Серафима вот уже около двухсот лет привлекают к преподобному все новых и новых почитателей. А воспоминания современников преподобного, в настоящее время вновь ставшие доступными, делают об­раз о. Серафима объемнее и ближе.

 

Благодаря тому, что преподобный Сера­фим жил относительно недавно и был по­читаемым подвижником, кроме жизнеопи­сания и воспоминаний — свидетельствах внешней жизни преподобного, до нас дош­ли также и свидетельства о его внутрен­ней жизни — письменные и устные настав­ления; и беседа о стяжании Святого Духа, рассказ о которой сохранился в записи од­ного из духовных чад о. Серафима — Н. Мотовилова.

Все это является настоящей сокровищни­цей духовной пищи, пригодной для всех — и для людей духовно опытных, и для новона­чальных, и для тех, кто избрал монашеское житие, и кто предпочел спасение в миру.

Данный сборник включает в себя жизне­описание святого, молитвы и акафист пре­подобному Серафиму, а также Серафимово правило. В него вошли письменные настав­ления преподобного и его устные афоризмы; воспоминания современников, свидетельст­вовавших о благодатном влиянии преподоб­ного, и свидетельства о его благодатной по­мощи.

Также сборник включает в себя подроб­ную историю прославления преподобного Серафима и историю второго чудесного об­ретения мощей преподобного. Очень важны приводимые здесь свидетельства непосред­ственных очевидцев и участников возвра­щения мощей преподобного в Дивеевскую обитель.

Также в сборник вошли рассказы о двух непосредственно связанных с преподобным Серафимом монастырях — Саровской пустыни и Дивеевской обители.

Анна Маркова

 

ЖИТИЕ

Рождение и детство преподобного серафима

Преподобный Серафим Саровский — уроже­нец древнего города Курска — земляк другого ве­ликого преподобного, Феодосия Печерского.

Будущий преподобный Серафим родил­ся 19 июля 1759 года в купеческой семье Мошниных. Родители преподобного, Исидор и Агафья Мошнины, уже имели двоих детей -дочь Параскеву и сына Алексея. Их третий, младший ребенок, во святом Крещении был назван Прохором — в честь апостола Прохора, память которого празднуется 28 июля.

Купеческое семейство Мошниных было состоятельным и благочестивым. Исидор Мошнин имел лавку, кирпичные заводы и за­нимался в качестве подрядчика постройкой каменных зданий: церквей и домов. Также Исидор Иванович был знаменит честностью, твердою верой и истовым благочестием. Еще бо лее украшалась добродетелями мать будуще­го преподобного, Агафия Фотиевна: она отли­чалась милосердием к бедным; в особенности же помогала сиротам-невестам выходить за­муж. Но кроме этого, она была одарена и глу­боким разумом, и мужественною душою.

Еще в 1752 году Исидор Мошнин взялся за сооружение большой церкви во имя препо­добного Сергия Радонежского по плану зна­менитого архитектора Растрелли. Но благо­честивый купец за последние десять лет своей жизни успел закончить лишь нижний храм святого Сергия. В 1762 году, когда нижняя цер­ковь была готова, он умер, передав все дела умной, распорядительной жене своей Агафии Фотиевне. Самому будущему преподобному в это время было только три года.

Агафия Мошнина, хотя и не была подрядчицей в техническом смысле этого слова, в течение многих лет продолжала постройку Сергиевской церкви, лично наблюдая за всеми строительными и отделочными работами.

Первое чудо в жизни преподобного связан­но именно с этой стройкой. Когда Прохору было около семи лет, мать его, отправляясь на стройку, взяла его с собой. Осматривая коло­кольню, Агафия Мошнина поднялась на самый верх, где не были еще утверждены перила. Прохор не отставал от нее; резвый, как все де­ти, он захотел посмотреть вниз. Неосторожно подойдя к краю, он с огромной высоты упал на землю. Испуганная мать в ужасе сбежала с колокольни, думая найти своего сына разби­тым до смерти. Но, к несказанной радости ее и общему изумлению, она увидела его целым и невредимым. Тогда Агафия Фотиевна слезно возблагодарила Бога за спасение сына и по­няла, что ее сын Прохор охраняется особым Промыслом Божиим.

Вскоре после этого случая Агафия Мош-нина увидела еще одно свидетельство особого промышления Божия о ее младшем сыне. Идя по городу вместе с сыновьями, она встре­тила одного почитаемого в Курске юродиво­го. «Божий человек», обратив внимание на Прохора, сказал его матери: «Блаженна ты, вдовица, что у тебя такое детище, которое со временем будет крепким предстателем пред Святой Троицею и горячим молитвенником за весь мир!»

А несколько лет спустя, когда Прохору Мошнину было около десяти лет, с ним про­изошло еще одно чудо. Прохор, мальчик весь­ма крепкого сложения и привлекательной по живости и красоте наружности, вдруг силь­но заболел, и снова Агафия Фотиевна стала опасаться за жизнь своего любимого сына. Положение казалось безнадежным, но в са­мый критический момент болезни мальчику во сне явилась Божия Матерь с обещанием лично прийти и исцелить его. он рассказал об этом сне матери — вместе они молились и ждали исполнения обещанного Царицей Небесной.

Вскоре их молитвы были услышаны. В то время по улицам Курска часто устраивали крестные ходы с иконой Знамения Божией Матери. Крестный ход шел по Сергиевской улице, где они жили. Вдруг разразился силь­ный дождь. Для сокращения пути икону понес­ли через проходной двор Мошниных. Увидев это, Агафия Мошнина поспешила вынести больного сына и приложить его к чудотворной иконе. Затем икону пронесли над мальчиком.

С этого времени он стал поправляться и скоро совсем выздоровел.

Со времени чудного исцеления жизнь Прохора протекала спокойно. По природе сво­ей он одарен был исключительными способно­стями светлого ума, сильной памяти, сердеч­ной впечатлительности, которые сохранились до самой смерти; поэтому, за что бы он ни брал­ся, он все усваивал быстро и прочно. Так было и с грамотой. По мудрому и благочестивому обычаю старых времен обучение начиналось с Часослова и Псалтири, а потом переходило к Библии, житиям святых и другим духовным книгам, питая знаниями ум, а благочестием -сердце. Прохор весьма скоро научился книж­ному искусству, и все свое свободное от молит­вы и занятий время отдавал чтению.

С самого детства он сделался серьезным. Как и многие иные святые, отрок чуждается обычных детских забав и игр, и ищет себе то­варищей, подобных по духу. Из них пять его друзей определят себя на иночество: двое из них уйдут с ним вместе в Саров, а двое других -в иные монастыри; и лишь один останется в миру, да и то потому, что на его попечении ос­танутся, по смерти родителей, пять братьев и три сестры.

Большое влияние на Прохора в эту пору его жизни имел тот самый юродивый, который некогда предсказал Агафии Фотиевне, что ее младший сын станет молитвенником за весь мир. Часто беседуя с Прохором, он оконча­тельно укрепил его в духовной жизни.

 

Юность — выбор жизненного пути

Подрастая, Прохор не мог остаться в сторо­не от семейных забот. К тому времени старший брат его Алексей, занимавшийся торговлей и имевший свою лавку в Курске, брал Прохора се­бе в помощники, в лавку; там мальчик постигал искусство купли, продажи и получения бары­ша. Преподобный впоследствии рассказывал: «Я родом из курских купцов, и когда не был в монастыре, мы, бывало, торговали таким това­ром, который больше нужен был крестьянам: дуги, шлеи, железо, веревки, ремни и т.п.»

Юный Прохор не отказывался и от этих трудов, но сердце его было уже отдано Богу. однако он сначала старался совместить и то и другое: рано, зимой, еще до света, спешил он в храм к заутрене, а потом отдавал день заняти­ям по торговле. Но чем дальше шло время, тем больше убеждался юноша, как трудно совмес­тить всецелую любовь к Богу со служением ми­ру. «Невозможно, — поучал он после, — всецело и спокойно погружаться в созерцание Бога, поучаться в законе Его и всей душою возно­ситься к Нему в пламенной молитве, оставаясь среди неумолчного шума страстей, воюющих в мире». И потому он мечтал об уединенной тихой обители, где бы он мог всецело отдать­ся духовной жизни и пламенной серафимской любви к Богу. Сверстники, с которыми он де­лился своими мыслями — Иван Дружинин, Иван Безходарный, Алексей Меленин, поддер­живали его в этих стремлениях. Книги указы­вали путь.

Через несколько лет Прохор стал заго­варивать о монашестве и осторожно, боясь огорчить мать, вызнавал, будет ли она против того, чтобы ему пойти в монастырь. Агафия Мошнина, будучи женщиной умной и благо­честивой, конечно, заметила духовные устрем­ления своего младшего сына, и не противодей­ствовала им.

Когда же он открыл свои заветные думы лю­бимой матери, она с кротостью приняла и этот крест, усмотрев в нем святую волю Божию: свя­тая мать добровольно соглашается отдать сына Богу. Тогда Прохор хлопочет об увольнитель­ном свидетельстве от Курского общества для поступления в монашество; и, как свободная птица, решает сначала отправиться в Киево-Печерскую обитель вместе с пятью своими единомышленниками.

Перед паломничеством в Киев Прохор тро­гательно простился с родными. Сначала, по благочестивому обычаю, молчаливо посидели. Потом святой юноша встает и кланяется роди­мой матери в ноги, прося у нее благословения на иночество. Мать, прежде всего, дала сыну приложиться к иконам Спасителя и Божией Матери, а потом благословила его на крестный путь большим медным крестом. И это благо­словение преподобный всегда носил открыто на груди, до самой смерти. С ним и скончался.

оставив тихий родительский кров и род­ной Курск, шестеро богомольцев направили стопы свои к колыбели Русской Земли, бого­спасаемому Киеву. По обычаю, на богомолье было решено идти пешком, а пройти надо бы­ло из Курска в Киев около 500 верст.

Благополучно дошли паломники до Киева, молились Богородице, поклонялись мощам угодников и осмотрели все святыни. В то вре­мя славился жизнью и даром прозорливости старец Досифей — затворник, спасавшийся в Китаевской обители, верстах в десяти от Лавры.

Преподобный Досифей ныне прославлен Церковью как местночтимая святая. Это была незаурядная личность, необычен и ее жизнен­ный путь. В миру преподобный был девицей из дворян Дарьей Тяпкиной. С юности она стремилась к монашеству, но из-за активного противодействия родных вынуждена была, пе­реодевшись мужчиной, скрываться в мужских обителях. Так она и была пострижена во ино­чество с мужским именем Досифей. Лишь по кончине подвижника, братия узнала, кто был инок Досифей, тогда же на погребении про­павшую Дарью опознали и родные.

Но, конечно, обращаясь к старцу Досифею за советом, Прохор Мошнин тогда и предполо­жить не мог, каков был путь киевского подвиж­ника. Инок же Досифей, увидев его, прозрел в нем благодать Божию, и решительно благо­словил идти в Саровскую пустынь. При этом он дал такой завет: «Гряди, чадо Божие, и пре-буди тамо. Место сие тебе будет во спасение, с помощью Господа. Тут скончаешь ты и земное странствие твое. Только старайся стяжать не­престанную память о Боге чрез непрестанное призывание имени Божия так: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго! В этом да будет все твое внимание и обучение: ходя и сидя, делая и в церкви стоя, везде, на всяком месте, входя и исходя, сие непрестан­ное вопияние да будет и в устах, и в сердце тво­ем; с ним найдешь покой, приобретешь чис­тоту духовную и телесную, и вселится в тебя Дух Святый, источник всяких благ, и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочес­тии и чистоте. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни; он последователь наших Антония и Феодосия».

В этих немногих словах пророчественно не только было указано место подвижниче­ства Прохору, но и определено было главное «обучение» монашеское — внутреннее делание молитвы Иисусовой. Этот благодатный завет воспринял и вложил в сердце свое к неуклон­ному исполнению чуткий, горевший уже духом Прохор. А спустя много лет, в поразительной беседе с Н. А. Мотовиловым, мы уже от него са­мого услышим те же самые заветы: «Цель жиз­ни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго Божия: дивная цель духовная!»

После беседы с иноком Досифеем Прохор исповедовался, и, причастившись Святых Таин, отправился на родину в Курск.

Прохор еще около двух лет прожил дома. Но он жил там лишь телом, а душа его стала умирать ко всему земному: он еще ходит и в лавку, но в торговле уже не принимает никако­го участия; время же свое проводит в молитве, безмолвном богомыслии, чтении книг и ду­шеспасительных беседах с приходящими. Так мирно, как в свое время преподобный Сергий Радонежский, молодой Прохор готовился по­кинуть свой дом.

Когда пришел час его, взял он котомку на плечи и посох в руки, собравшись туда, куда указал ему идти прозорливый Досифей. И ма­тери оставалось лишь еще раз благословить Прохора, чтобы, как думала она, больше не уви­деть его на земле. Саров был слишком далеко для нее. Было ему в ту пору 19 лет. С Прохором пошли и двое из сопаломников его по Киеву, другие же двое ушли в иные монастыри еще раньше.

 

Послушник в Сарове

20 ноября 1778 года, накануне праздни­ка Введения во храм Богоматери, 19-летний Прохор с товарищами пришел в Саров.

обитель стояла далеко от больших дорог и проездных путей; долог и труден был путь к ней через дремучие леса. Перед ними среди монастырского двора высился огромный пя-тикупольный главный храм обители, в честь Успения Божией Матери, только год тому на­зад отстроенный при игумене Ефреме. Видом своим он весьма напоминал далекую церковь Успенской Киевской Лавры.

Недавно еще поставленный игумен, о. Пахомий, соборно совершал торжественное праздничное богослужение. Все исполнялось чинно и по Уставу: настоятель был строг в со­блюдении церковных и монастырских поряд­ков. Радовалась душа Прохора.

На другой день саровский настоятель о. Пахомий с радостью встретил своих земля­ков — курских паломников. особенное внима­ние обратил о. Пахомий на Прохора, родите­лей которого он хорошо знал еще по Курску. Прозревая в нем великий дух будущего под­вижника, он передал его для духовного руково­дства в опытные руки ближайшего своего со­трудника и друга, мудрого и любвеобильного казначея о. Иосифа; от него Прохор принял и первое свое послушание — келейника.

Скоро новоначального Прохора, как и всех других насельников монастыря, стали прово­дить по разным, более трудным физически, послушаниям: он был и в хлебной, и в про­сфорне, и в столярной. В столярне нес он по­слушание несколько лет, вырезая кипарисные кресты и делая кресты для могил. Усердие его было так велико и умение настолько искусно, что за ним установилось название «Прохора-столяра». Затем исполнял обязанности будиль-щика монахов, церковного пономаря; был и на клиросе, ходил на общие послушания — рубку леса, пилку дров.

Сам преподобный Серафим, вспоминая свои молодые годы, говорил: «Вот и я, как по­ступил в монастырь-то… на клиросе тоже был, и какой веселый-то был… бывало, как ни при­ду на клирос-то, братья устанут, ну и уныние нападает на них, и поют-то уж не так, а иные и вовсе не придут. Все соберутся, я и веселю их, они и усталости не чувствуют. ведь веселость не грех. она отгоняет усталость, да от устало­сти ведь уныние бывает, и хуже его нет, оно все приводит с собою.»

о том, как проходила его внутренняя жизнь в данный новоначальный период, когда закла­дываются главные основы монашеского воспи­тания, нам известно немного. В основном это внешние проявления той внутренней жизни, которой жил молодой послушник.

В определенные часы он был в церкви на богослужении и правилах. Подражая старцу Пахомию, он являлся как можно раньше на церковные молитвы, выстаивал неподвижно все богослужение, как бы продолжительно оно ни было, и никогда не выходил прежде совер­шенного окончания службы. Сам он впослед­ствии, исходя из своего опыта, давал новона­чальным послушникам такой совет: «В церкви на молитве стоять полезно с закрытыми оча­ми, с внутренним вниманием; открывать же очи — разве тогда, когда уныешь, или сон будет отягощать тебя и склонять к дреманию; тогда очи должно обращать на образ и на горящую пред ним свещу».

Что касается подвигов, то в первое время своего монашества он, хотя держал себя в об­щем непрестанном и строгом воздержании, но не выходил из меры. И других учил потом так же по общему святоотеческому наставлению о «царском» пути: «Выше меры подвигов при­нимать не должно; а стараться, чтобы друг ­плоть наша — был верен и способен к творению добродетелей. Надобно идти средним путем». Уже в то время будущий преподобный понял, что особое внимание следует уделять хране­нию мира душевного.

В то время главным подвигом послушника Прохора было чтение. Этот подвиг он называл «бдением». Евангелие и послания Апостолов он читал пред иконами и непременно стоя, в молитвенном положении. Как он сам говорил впоследствии: «от сего чтения бывает просве­щение в разуме, который изменяется изменени­ем Божественным». Кроме того, он постоянно читал жития святых и святоотеческую лите­ратуру: творения святого Василия Великого, преподобных Макария Египетского, Иоанна Лествичника, «Маргарит», Добротолюбие, и

другие.

По словам одного из агиографов преподоб­ного Серафима, В. Н. Ильина, «острая, исклю­чительная память и неустанное прилежание помогли ему овладеть Священным Писанием, святоотеческой житийной литературой и ас­кетической в небывалых размерах. Про него можно сказать, что он был как бы упитан свя­той письменностью».

Какова была борьба у Прохора с плотски­ми движениями? В своих наставлениях он го­ворит: «Человеку в младых летах можно ли го­реть и не возмущаться от плотских помыслов?!» Следовательно, не свободен и он был от этих приражений естества. Но эти страсти не имели в нем материала: чистый от юности, он без тру­да преодолевал находящие на него помыслы; и даже обращал эти искушения вражии в поводы к добру тем, что противился им: «В этих нападе­ниях, — учил он, — тотчас же нужно обращаться с молитвою к Господу Богу, да потухнет искра порочных страстей при самом начале. Тогда не усилится в человеке пламень страстей».

Со временем душа Прохора возжаждала бо­лее строгого подвига. Видя примеры пустын­ножительства игумена Назария, иеромонаха Дорофея, схимонаха Марка, он испросил бла­гословение своего старца о. Иосифа оставлять монастырь в свободные часы и уходить в лес. Получив благословение, Прохор нашел в лесу уединенное глухое место, где и построил себе шалаш. В своей первой пустыньке он преда­вался богомыслию и совершал правило препо­добного Пахомия Великого. Это правило со­вершается в следующем порядке: Трисвятое и по отче наш; Господи, помилуй — 12 раз; Слава и ныне; Приидите, поклонимся — трижды; 50 Псалом; Помилуй мя, Боже; Верую. Затем 100 молитв: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, и в конце -Достойно есть и отпуст.

Впоследствии он говорил об этом так: «Если не всегда можно пребывать в уединении и мол­чании, живя в монастыре и занимаясь возло­женными от настоятеля послушаниями, то хотя некоторое время, остающееся от послу­шания, должно посвящать на уединение и мол­чание. И за это малое Господь Бог не оставит ниспослать на тебя богатую Свою милость».

Вступление на подвиг пустынножительст­ва не обошлось без искушений. Дьявольские нападения внушали послушнику помыслы ску­ки и уныния. Но чем более восставал враг, тем сильнейшую брань воздвигал на него Прохор и тем пламеннее становился его дух.

 

Болезнь и исцеление после видения Богородицы

Через два года после вступления в мона­стырь, в 1780 году, Прохор тяжко заболел во­дянкою: он весь распух и большею частью ле­жал в келье неподвижно. Но ни единого слова ропота никто не слышал от него, он старался с терпением и благодарением переносить свою болезнь, чтобы она вменилась ему вместо под­вига. Игумен Пахомий и старец Иосиф, горячо полюбившие послушника, с любовью ухажива­ли за ним.

Состояние его, как и при первой серьезной болезни в детские годы, казалось безнадеж­ным. отец Пахомий стал настойчиво предла­гать обратиться к врачу или, по крайней мере, пустить кровь. Но Прохор кротко ответил ему: «Я предал себя, отче святый, истинному Врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери; если же любовь ва­ша рассудит, снабдите меня, убогого, Господа ради, небесным врачевством, причастием Святых Тайн».

Тогда старцы оставили мысль о помощи земных врачей. Старец Иосиф с усердием отслужил бдение и Литургию о здравии бо­лящего, исповедал и причастил его в келье. Прохор стал поправляться. Много-много лет спустя старец рассказывал одной инокине дивеевской, что тогда, в болезни, после при­чащения Святых Тайн явилась ему в несказан­ном свете Пресвятая Богородица с апостола­ми Иоанном Богословом и Петром. Указывая на Прохора, Она сказала Иоанну: «Сей — от рода нашего!» Затем: «Правую-то ручку, ра­дость моя, положила мне на голову, а в левой ручке держала жезл; и этим-то жезлом, ра­дость моя, и коснулась убогого Серафима; у меня на том месте, на правом бедре-то и сде­лалось углубление, матушка; вода-то вся в него и вытекла. И спасла Царица Небесная убогого Серафима. А рана пребольшая была; и до сих пор яма-то цела».

После этого видения здоровье его стало быстро поправляться, и братия немало тому дивилась, ничего не зная о чудесном явлении. В этой смертельной болезни умерло в Прохоре человеческое: отныне он — уже не земного «ро­да», а небесного.

В следующем году, после выздоровления святого, на месте этой кельи начали строить больничный корпус с двухэтажной церковью. В нижнем этаже храм был освящен в честь преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, в верхнем — в честь Преображения Господня.

Когда Прохор вполне окреп, игумен Пахомий послал его собирать деньги на украше­ние этой церкви. Прохор с особым усердием принял новое послушание — сборщика; обходя города и селения, он дошел и до Курска. Здесь Прохор узнал, что мать его уже умерла. Брат же его Алексей пожертвовал на постройку са-ровской церкви немалую сумму. И тогда уже, при свидании с братом, подвижник проявил дар прозорливости, открыв брату время его кончины.

По возвращении в Саров, послушник Про­хор сделал кипарисовый престол для нижнего этажа больничного храма в честь преподоб­ных Зосимы и Савватия. До конца дней это ме­сто было для преподобного особым — именно здесь явилась ему Богородица, исцелившая его от водянки. он любил посещать этот храм и причащаться в нем Святых Тайн. В нем он при­общился и накануне блаженной кончины сво­ей, 1 января 1833 года.

 

Монашеский постриг, дьяконское служение и основание дивеевской общины

Прошло восемь лет с того времени, как Прохор вошел в Саровскую обитель, и было ему уже 27 лет. Наружный вид его к этому вре­мени изменился: он был высоким, мужествен­но сложенным и сильным. Несмотря на стро­гое воздержание и пост, у него было полное, белое лицо, прямой и острый нос, светло-голу­бые глаза, весьма выразительные и проница­тельные; густые брови и густые светло-русые волосы, окладистая борода и усы.

Имел он ум светлый, память острую, сердце милостивое, волю твердую и дар слова живой и обильный, а речь столь действенную, что слушатели получали от нее всегда душевную пользу.

он был всеми в обители любим и почита­ем, особенно же строителем обители, отцом Пахомием, который любил его, как свою душу. Пройдя все степени монастырского искуса, послушник Прохор был способен и готов при­нять монашеские обеты.

13 августа 1786 года, с соизволения Свя­тейшего Синода, о. Пахомий постриг послуш­ника Прохора во иночество. Причем без ведо­ма его и выбора ему было дано имя Серафим, что значит, с еврейского языка, и «пламен­ный», и «согревающий». И это имя, несомнен­но данное ему за его горение духа, он оправдал вполне и своею пламенною любовью к Богу и Божией Матери, и теплой лаской к людям. Восприемниками его при пострижении были старцы Иосиф и Исаия.

С первых дней монашества преподобный Серафим усилил молитвенный подвиг, не­смотря на то, что ему пришлось отказаться от уединения и подвизаться совместно со свои­ми духовными отцами игуменом Пахомием и старцем Исаией, который был дан ему в духов­ные отцы при его постриге. он вверился им с детским послушанием в ответ на их крепкую любовь к нему.

27-го октября 1786 года монах Серафим, по ходатайству о. Пахомия, был посвящен пре­освященным Виктором, епископом Владими­рским и Муромским, в сан иеродиакона.

Со дня возведения в сан иеродиакона он, храня чистоту души и тела, в течение пяти лет и девяти месяцев, почти беспрерывно нахо­дился в служении.

Строитель о. Пахомий привязался сердцем к о. Серафиму и без него не совершал почти ни одной службы и, уезжая из обители по делам или для служения где-нибудь, брал его обыкно­венно с собой.

Ночи накануне служения преподобный Серафим проводил в бодрствовании и молит­ве, а по окончании каждой службы долго оста­вался в храме, приводя в порядок священную утварь и ризницу. Господь, видя его усердие, подавал ему необычайную крепость, так что он не чувствовал трудов и, уходя в келью для крат­кого отдыха днем, жалел, что человек не может беспрерывно, подобно Ангелам, служить Богу. При этом он был всегда весел. «Веселость, -говорил он, — отгоняет усталость, а от устало­сти ведь уныние бывает, и хуже его нет. оно все приводит с собой». Поэтому всегда, даже в церкви на клиросе, он был веселым; когда братия уставали и уныние нападало на них, так что и пение не ладилось, он подбадривал всех веселым и ласковым словом, и они переста­вали чувствовать усталость. «Ведь дурное что говорить ли, делать ли нехорошо, и в храме Божием не подобает, а сказать слово ласковое, приветливое да веселое, чтоб у всех перед ли-цем Господа дух всегда весел, а не уныл был ­ вовсе не грешно», — говорил он. И в такой не­престанной благодатной радости и духовном веселье проходил он свой дьяконский подвиг.

Также во время дьяконского служения на преподобного Серафима было возложено по­слушание, которое он пронес через всю жизнь и не оставил и по преставлении. Это попече­ние о дивеевской общине.

В 1789 году, в начале июня, о. Пахомий с ка­значеем о. Исаией отправились в село Леметь Ардатовского уезда Нижегородской губернии на погребение благодетеля монастыря, по­мещика Александра Соловцова. По обычаю, о. игумен взял с собой иеродиакона Серафима.

По дороге они заехали в Дивеево — навес­тить основательницу общины, блаженную Агафию Семеновну Мельгунову, в монашестве Александру. Рано овдовев, Агафья Семеновна, богатая помещица нескольких губерний, посвятила жизнь свою странствованиям по святым местам, а также делам благотворе­ния. однажды, во время пребывания ее в Флоровском Киевском монастыре, ей явилась Пресвятая Богородица с повелением идти к северу России и остановиться на том месте, какое ей будет указано: там со временем воз­никнет славная обитель. Когда Мельгунова, по пути в Саров, дошла до села Дивеева и, присев отдохнуть на бревна у сельской церкви, забы­лась от усталости, ей вновь явилась Царица Небесная с повелением остаться на этом мес­те. Агафия Семеновна поселилась у сельского священника, где, ища подвигов и уничижения, исполняла всю черную работу. Кроме того, она широко, но в тайне благотворила крестьянам. Деньги, полученные ею от продажи ее име­ний, она употребила на возведение несколь­ких и украшение многих храмов. В том числе она сделала большое пожертвование на стро­ительство каменного храма в Дивеево. около нее собрались жить несколько благочестивых женщин, что и составило первоначальную об­щину Дивеевского монастыря.

Ко времени визита в Дивеево саровских старцев мать Александра была больна и, полу­чив от Господа извещение о скорой кончине своей, просила отцов-подвижников, ради люб­ви Христовой, особоровать ее. отец Пахомий сперва предлагал отложить елеосвящение до возвращения их из Лемети, но она повторила свою просьбу и сказала, что они уже не заста­нут ее в живых на обратном пути.

Прощаясь с ними, мать Александра отдала о. Пахомию последнее, что имела: мешочек золотом, мешочек серебром и два мешка ме­ди, суммою в 40 тысяч, прося выдавать ее се­страм, так как сами они не сумеют этим рас­порядиться. Также она просила поминать ее в Сарове и не оставить без попечения ее сирот. На это старец о. Пахомий ответил: «Матушка! Послужить по силе моей и по твоему завеща­нию Царице Небесной, и попечением о твоих послушницах не отрекаюсь; также и молиться за тебя не только я до смерти моей буду, но и обитель вся наша никогда благодеяний твоих не забудет, а впрочем, не даю тебе слово, ибо я стар и слаб; но как же и браться за то, не зная, доживу ли до этого времени. А вот иеродиакон Серафим — духовность его тебе известна, и он молод — доживет до этого; ему и поручи это ве­ликое дело».

Тогда основательница общины обратилась к преподобному Серафиму и просила его не забывать дивеевских сирот, так как «Царица Небесная Сама тогда наставить его изволит».

Старцы уехали. На обратном пути, 13 июня, они поспели как раз к погребению ее. отслужив литургию и отпев первоначальницу Дивеевской общины соборно, саровские стар­цы похоронили ее напротив алтаря Казанской церкви.

В этот день шел проливной дождь так, что ни на ком не осталось сухой нитки; саровские отцы решили было заночевать в Дивеево, но иеродиакон Серафим по своему целомудрию не остался даже на поминальный обед в жен­ской обители. Тотчас же после отпевания он, взяв благословение, пешком ушел в свой мона­стырь под дождем.

Проходя дьяконское служение, о. Серафим удостоился великого духовного откровения. Вот как рассказывал об этом он сам: «Слу­чилось мне служить с отцом Пахомием в святый и великий четверток. Божественная литургия началась в два часа пополудни, и обыкновенно — вечернею. После малого входа и паремии возгласил я, убогий, в царских вра­тах: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны!» и, вошедши в царские врата, и наведя ора­рем на народ, окончил: «И во веки веков», -вдруг меня озарил луч как бы солнечного све­та. Взглянув на это сияние, увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе и неизреченным све­том сияющего, окруженного небесными сила­ми, Ангелами и Архангелами, Херувимами и Серафимами, как бы роем пчелиным, и от за­падных церковных врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвиг­нув пречистые Свои руки, Господь благосло­вил служащих и предстоящих; посем, вступив во святый местный образ Свой, что по правую сторону царских врат, преобразился, окружае­мый Ангельскими ликами, сиявшими неизре­ченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса на воздухе, удостоился особенного от Него благослове­ния; сердце мое возрадовалось чисто, просве­щенно, в сладости любви ко Господу!»

Преподобный изменился видом и, пора­женный божественным видением, не мог сой­ти даже с места у Царских Врат. Заметив это, о. Пахомий послал двух других иеродиаконов, которые, взяв его под руки, ввели в алтарь. около двух часов стоял он там неподвижный. Лицо его изменялось поминутно: то покрыва­ла его белизна, подобная снегу, то переливался на нем румянец. И долго еще он не мог ничего проговорить, созерцая в душе дивное посеще­ние Господа.

После окончания богослужения старцы спросили его: «Что случилось?» И о. Серафим, ничего не таивший от своих духовных отцов, поведал им все. они дали завет ему: ограждать себя молчанием и еще более углубляться в сми­рение, опасаясь надмения от такого необычно­го видения.

 

Священническая хиротония и удаление в пустыню

Игумен Пахомий, друг родителей диако­на Серафима с молодых лет, несомненно дав­но уже знавший необыкновенную духовную одаренность их младшего сына — послушника своего, вовсе не спешил проводить его по сту­пеням духовного пути: 8 лет Серафим был по­слушником, 7 лет — диаконом.

В 1793 году преподобному Серафиму испол­нилось 34 года. В том же году, согласно распо­ряжению Святейшего Синода, Саровская оби­тель была передана из Владимирской епархии в Тамбовскую. Поэтому, вместе со старшей бра­тией, которые тоже видели подвиги и святое житие молодого инока, о. настоятель обратил­ся с ходатайством о рукоположении его в сан иеромонаха к Феофилу, епископу Тамбовскому. И 2 сентября 1793 года о. Серафим в Тамбове рукоположен был в иеромонаха.

После того, как епископ Тамбовский ру­коположил диакона Серафима во иерея в Тамбове в 1793 году, новопоставленный слу­жил долгое время ежедневно.

Но через год от почти беспрерывного стоя­ния у преподобного Серафима ноги до такой степени опухли и покрылись ранами, что он уже не в состоянии был продолжать священни­ческое служение. Болезнь эта была серьезным побуждением к избранию пустыннической жизни. На это и указано было официально, как на первую причину. Но главное внутреннее ос­нование было духовное: «По усердию… един­ственно для спокойствия духа. Бога ради».

К тому же о. игумен доживал последние дни свои. Преподобный был при нем неотходно и служил ему с горячим усердием, помня, как на­стоятель с любовью ухаживал за ним в течение трехлетней его болезни. Незадолго до кончины о. Пахомия преподобный Серафим испросил у него благословение на пустынножительство. Перед смертью строитель Пахомий благосло­вил иеромонаха Серафима на жизнь в пустыни.

одновременно он поручил преподобному заботу о Дивеевской общине. Это произошло следующим образом. однажды о. Серафим за­метил в лице о. Пахомия какую-то особую забо­ту и грусть.

— о чем, отче святый, — спросил он старца, -так печалишься ты?

— Я скорблю о сестрах Дивеевской общи­ны, — ответил болящий, — кто их будет нази-рать после меня?

Тогда преподобный, обычно столь смирен­ный и в особенности осторожный к женскому полу, обещал умиравшему продолжать его де­ло: это было внушением Духа Божия и волею Царицы Небесной. отец Пахомий обрадовал­ся и в благодарность поцеловал Серафима.

6 ноября 1794 года строитель Саровской пустыни о. Пахомий отошел ко Господу. На его место был избран о. Исаия — старец препо­добного по постригу. С благословения нового настоятеля о. Исаии, 20 ноября 1794 года, он удалился в лесную келью. Впоследствии он, отвечая на вопрос о причинах, побуждающих к удалению в пустыню, говорил так: «И удаля­емся мы из числа братства не из ненависти к ним, а для того более, что мы приняли и носим на себе чин ангельский, которому невмести­тельно быть там, где словом и делом прогнев-ляется Господь Бог. И потому мы, отлучаясь от братства, удаляемся только от слышания и ви­дения того, что противно заповедям Божиим, что при множестве братии случается. Мы бега­ем не людей, которые с нами одного естества и носят одно и то же имя Христово, но пороков, ими творимых; как и великому Арсению сказа­но было: «Бегай людей, и спасешься!»

 

Подвижничество в уединении

Деревянная келья, куда удалился о. Сера­фим, была расположена в пяти верстах от мо­настыря, на берегу реки Саровки, в дремучем сосновом лесу. Это была небольшая избушка, состоявшая из печки, сеней и крыльца.

Икона Божией Матери в одном углу, печь в другом, обрубок дерева, заменявший и стол и стул, глиняный горшок для сухарей — вот и все убранство этой «дальней пустыньки». Под полом кельи был устроен тесный подвал, мо­жет быть, для хранения овощей. Но о. Сера­фим пользовался им для уединенной молитвы. Вокруг нее преподобный развел маленький огород, на котором выращивал картофель, ка­пусту, лук, свеклу и т. п. одно время он завел даже пчельник, но после оставил это занятие -вероятно, потому, что оно отвлекало его от внутренней жизни. Здесь подвижник провел тоже почти шестнадцать лет.

В пустыне душа преподобного жила внут­ренней молитвой, которая давно уже сделалась непрестанной. Большею частью он совершал богослужение по обычному распорядку: после полуночи читал правило св. Пахомия, потом утренние молитвы, полунощницу, утреню и т. д. — до повечерия включительно. Иногда же он заменял уставные службы земными поклона­ми с молитвою Иисусовой: так, вместо вечер­него правила, клал тысячу поклонов. Но сверх этого, о. Серафим был всегда в непрестанной «памяти Божией» и богомыслии. Иногда, зани­маясь каким-либо делом на огороде, он вдруг, незаметно даже для себя, выпускал из рук мо­тыгу и погружался духом своим в горний мир; или отрубит один, два, три куска дерева и, опустив топор, застынет в созерцании тайны Пресвятой Троицы — Единицы и молитвенном возношении к Ней.

В том же лесу жили отшельники — отцы Назарий, Марк и Досифей. Приходя к о. Се­рафиму, они заставали его в таком положе­нии, что он ничего не замечал, и, иногда про­ждав перед ним около часу, они так и уходили незамеченными им.

Чтение слова Божия по-прежнему занимало у него довольное время; но и оно являлось для него иным лишь способом к единой цели — зре­нию иного мира. «Священное Писание, — гово­рил он после, — должно читать для того, чтобы дать духу своему свободу возноситься в небес­ные обители и питаться от сладчайшей беседы с Господом».

Живя горним миром, преподобный даже окружающим местам дал имена, напоминав­шие ему о небесных жителях и святых собы­тиях — гору свою он назвал Афоном. Другим окрестным холмам преподобный дал имена святых мест Палестины: у него были свой град Иерусалим, Голгофа, Вифлеем, Назарет, Фавор, Иордан, Кедрон.

В своем мысленном Назарете, в память Благовещения Архангела Пресвятой Деве Марии, он пел акафист; в Вифлеемской сво­ей пещере он созерцал умными очами Пре-вечного Младенца, поклонялся Ему с пасту­хами и вместе с небесными силами воспевал: «Слава в вышних Богу». Нагорную проповедь любил читать на одном возвышенном холме близ реки. Спускался он часто и под гору к ре­ке, «на пол потока Кедрона», и там вспоминал прощальные беседы Господа с учениками. Часы третий, шестой и девятый вычитывал в глухом уединенном месте, именуемом им Голгофой, где он мысленно зрел Господа Спасителя, гвоз­дями пригвождаемого ко кресту.

одежду преподобный Серафим носил все­гда одну и ту же, простую, и даже убогую: бе­лый полотняный балахон, кожаные рукавицы, кожаные чулки (бахили), лапти, старую ками­лавку. На груди был крест — материнское бла­гословение. На спине он носил сумку, а в ней Евангелие.

Свободное от богослужения время о. Сера­фим употреблял на телесные труды, без коих немыслима жизнь иноческая даже и в пустыни: то занимался он огородом, то собирал мох, то готовил дрова, то укреплял берег.

Во время подобной работы он ходил иногда без одежды, перепоясав лишь чресла свои; и насекомые жестоко уязвляли тело его, отчего оно опухало, синело по местам и запекалось кровью. Преподобный добровольно терпел эти язвы Господа ради, руководствуясь приме­рами подвижников древнего времени. В баню преподобный никогда не ходил.

С подвигами преподобный Серафим со­единял пост и строжайшее воздержание. По­началу пищей его был хлеб, и то черствый, который он брал из монастыря раз в неделю. Употреблял он и овощи со своего огорода. Недельным запасом хлеба преподобный де­лился с разными обитателями Саровского ле­са — зверями и птицами, которые очень люби­ли его и ходили к нему.

Со временем преподобный Серафим по благословению старца и игумена Исаии и со­всем перестал брать из монастыря хлеб, дабы ничем не обременять обители. Так он про­жил около трех лет. Саровская братия недо­умевала: чем же подвижник питается в глухом лесу? Это открылось лишь незадолго до его кончины. В разговоре с одной дивеевской сестрой старец Серафим сказал, что эти три года он питался одной травой снытью: «Я сам себе готовил кушанье из снитки. Ты знаешь снитку? Я рвал ее, да в горшок клал. Немного вольешь, бывало, в него водицы — славное выходит кушание. На зиму я снитку сушил и этим одним питался, а братия удивлялась, чем я питался. А я снитку ел… И о сем братии не открывал».

Так проводил преподобный Серафим свою жизнь в будни. А накануне воскресных и празд­ничных дней он приходил в обитель, слушал вечерню, всенощное бдение и за ранней ли­тургией в больничной церкви святых Зосимы и Савватия причащался Святых Христовых Таин. Затем оставался в монастыре до вечер­ни. В это время он принимал приходивших к нему за советами и утешением монахов и бого­мольцев. Когда же братия уходили к вечерней службе, незаметно возвращался в свою люби­мую пустыньку.

В течение же первой недели Великого Поста он все время проводил в монастыре, не вкушая пищи до самого причащения в суббо­ту. Духовником его по-прежнему был старец, о. Исаия — настоятель Саровской обители.

Другие пустынножители имели при себе по одному ученику, которые и служили им. Преподобный Серафим жил в совершенном одиночестве. Иноков, желавших с ним пустын-ножительствовать, преподобный не гнал от себя, но принимал ласково и благословлял на подвиг; однако ни один из них не мог вынести тягостей этого подвига, и все возвращались на­зад в монастырь.

В то же время в Сарове говорили: «В пребы­вание его в пустыни вся братия была его уче­никами».

 

Искушения и страхование от бесов

В своем пустынническом житии преподоб­ный Серафим не избежал и многих искуше­ний. одним из них было нарушение пустынно­го безмолвия преподобного. Узнав об удалении его в пустыню, народ стал посещать преподоб­ного там. особенно женщины, привлекаемые молвой об отшельнике, и побуждаемые своими скорбями, скоро нашли к нему дорогу и стали нарушать его безмолвие.

Чтобы оградить себя от них, преподобный Серафим решил совсем не принимать никого, особенно женщин. однако он сначала усердно помолился Господу и Пресвятой Богородице: есть ли на то воля Божия, чтобы оставлять людей без назидания и утешения? Для удосто­верения он дерзновенно испросил знамения: «Если Богу это решение угодно, то пусть путь к его келье закроют деревья».

Как раз наступал праздник. отец Серафим пошел по обычаю в монастырь. И вот при спуске со своей Афонской горы он увидел, что сосны склонились и завалили тропинку. Батюшка пал на колени с благодарностью к Богу за чудное знамение и поспешил в обитель к литургии. Служил о. Исаия. Отец Серафим стоял в алтаре.

После Херувимской песни он благоговейно приблизился к своему духовному отцу:

— Батюшка, отец строитель! — промолвил он кротко. — Благослови, чтобы на мою гору, на которой живу теперь, женам не было входа.

Отец Исаия, расстроенный подобной просьбой, ответил:

— В какое время и с каким вопросом подо­шел ты, отец Серафим!

— Теперь-то и благослови, батюшка, — про­должал просить преподобный.

— Как же я могу за пять верст смотреть, что­бы женам не было входа? — возражал о. Исаия.

— Вы только благословите, батюшка, — на­стаивал о. Серафим, — а уж никто из них не взойдет на мою гору!

Тогда отец настоятель велел подать икону Божией Матери «Блаженное Чрево» и, благо­словив его, сказал:

— Благословляю, чтоб не было женам входа на твою гору. А ты сам охраняй!

Преподобный поцеловал святую икону и отошел. Причастившись Святых Тайн, он ушел в пустыньку и завалил дорожку колодами. Вход к нему теперь был закрыт.

Если же подвижник встречался с кем в лесу, то он смиренно кланялся и поспешно отходил в сторону. Даже саровская братия, зная о благо­словении настоятеля и любви преподобного к уединению, старалась не беспокоить его в лесу.

Но, чтобы укрепить Своего подвижника в молитвенном духе, премудрый Господь попус­тил ему еще испытание — страхования бесов­ские. По рассказам преподобного саровской братии, во время молитв в лесной пустыни вдруг слышал он страшный звериный рев, по­том невидимая толпа с шумом выломала дверь кельи и бросила в комнату громадное полено, которое смогло из нее вынести лишь 8 чело­век. В другие разы и днем, особенно же но­чью, во время стояния на молитве, ему видимо вдруг представлялось, что келья его развалива­ется на четыре стороны, и что к нему со всех сторон рвутся страшные звери с яростным и диким ревом. Иногда вдруг являлся перед ним открытый гроб, из которого вставал мертвец.

Иногда злые силы, ибо это были их напа­дения, поднимали Серафима на воздух и со страшной силой ударяли об пол. Если бы не Ангел-Хранитель, самые кости от таких ударов могли бы сокрушиться. «Подобные искушения диавола, — говорил впоследствии о. Серафим, -подобны паутине: стоит только дунуть на нее, и она истребится, так-то и на врага дьявола: стоит только оградить себя крестным знаме­нием — и все козни его исчезают совершенно».

После страхований в духовной жизни о. Се­рафима появилось новое искушение. Не сумев изгнать подвижника из пустыни с помощью страхований, дьявол искусил его любонача-лием. Поводом послужило следующее обстоя­тельство. Саровский монастырь в то время пользовался уже славою строгого устава и высокой жизни монахов. Поэтому не раз уже обращались к нему за устроителями и настоя­телями для обителей других епархий. Не мог тем более укрыться от взоров человеческих и пламенный Серафим. И вот в 1796 году ему предлагают быть настоятелем Алатырского монастыря Самарской губернии с возведением в сан архимандрита. Преподобный отклонил это лестное приглашение и упросил о. Исаию избавить его от этого. На его место был послан инок Авраамий.

Вскоре после этого враг с адскою злобою на­пал на святого, воздвиг в нем бурю мысленной брани — хульных помыслов и уныния. Тогда преподобный Серафим решился предпринять новый подвиг — столпничество.

В лесу, приблизительно на полпути меж­ду кельей и монастырем, в стороне от дороги лежал огромный гранитный камень. Каждую ночь о. Серафим приходил сюда и, стоя или склонясь на колени, с воздетыми к небу рука­ми, взывал непрестанно: «Боже, милостив буди ми грешному!» А другой камень преподобный втащил в свою келью и там молился днем, что­бы не видели его люди. В таком великом под­виге он провел тысячу дней и тысячу ночей, отрываясь только для необходимого отдыха и подкрепления себя пищей.

об этом подвиге преподобный молчал. Но все же молва дошла до епископа Тамбовского, и впоследствии он запросил игумена Нифонта.

Сохранился отзыв Нифонта, в котором он пи­шет: «О подвигах и жизни отца Серафима мы знаем. о тайных же действиях каких, также и о стоянии 1000 дней и ночей на камне никому не было известно».

Лишь незадолго до кончины своей, по при­меру многих других праведников открывая некоторые обстоятельства своей жизни, ве­ликий старец поведал об этом молении неко­торым из саровской братии. один из них в удивлении сказал: «Это — выше сил человече­ских». отец Серафим ответил ему: «Святой Симеон Столпник сорок семь лет стоял на столпе, а мои труды похожи ли на его подвиг?» Собеседник заметил, что, вероятно, благодать помогала ему. «Да! — ответил старец. — Иначе сил человеческих недостало бы». Потом доба­вил: «Когда в сердце бывает умиление, то и Бог бывает с нами». Этим подвигом и благодатным умилением преподобный преодолел беса тще­славия и уныния, и вошел на чрезвычайную высоту молитвенного духа.

Преодолев и победив искушение, и получив от Бога внутреннее удостоверение о помило­вании, святой Се ра фим снова возвратился к обычной, прежней, но еще более внутренне напряженной духовной жизни. Только теперь на всю его жизнь здоровье уже значительно ос­лаблено. особенно же стали болеть ноги.

однако искушение повышением снова по­вторилось после великого подвига. отцу Се­рафиму предложили второй раз настоятельст­во в Краснослободском Спасском монастыре.

И преподобный спокойно, но решительно от­клонил новое предложение, точно оно не его касалось уже.

 

Нападение разбойников и явление Божьей Матери

Во всех искушениях и нападениях на пре­подобного Серафима дьявол имел целью уда­лить его из пустыни. Не одолев святого борца внутренними искушениями и страхованиями, он напал на него внешне. Это случилось уже через десять лет пустынножительства, 12 сен­тября 1804 года.

однажды о. Серафим рубил в лесу дрова. К нему подошли три неизвестных крестьянина и нагло стали требовать денег:

— К тебе ходят мирские люди и деньги носят!

— Я ни от кого ничего не беру, — ответил ста­рец.

Но они не поверили. Тогда один из пришед­ших кинулся на него сзади, хотел свалить его на землю, но вместо того сам упал. от этого они несколько оробели.

Преподобный обладал большой физиче­ской силой; и, кроме того, он был с топором и мог бы защищаться. Мысль эта, — как он после рассказывал, — даже мелькнула у него в уме, но тотчас он вспомнил слова Спасителя: взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26: 52), не захотел со­противляться, спокойно опустил на землю то­пор и сказал, кротко сложив крестообразно ру­ки на груди: «Делайте, что вам надобно».

40

Тогда один из крестьян, подняв с земли то­пор, обухом так крепко ударил о. Серафима в голову, что у него изо рта и ушей хлынула кровь, и он без памяти упал на землю. они продолжили бить преподобного топором, ду­биной, топтали его ногами. Затем они потащи­ли его к келье, надеясь, что он там придет в па­мять и сам укажет деньги. При этом крестьяне даже поговаривали о том, не бросить ли стар­ца в реку. В сенях они связали его по рукам и ногам и стали обыскивать пустыньку: разбили даже печь, разломали пол, но их долгие поис­ки не дали результата: они нашли только одну икону и несколько картофелин.

Внезапно чего-то испугавшись, они убежа­ли, оставив преподобного Серафима связан­ным. отец Серафим пришел в сознание и с трудом развязал себя. Прежде всего, он побла­годарил Господа, что сподобился ради Него по­нести раны безвинно; помолился, чтобы Бог простил убийц.

Ночь он провел у себя в келье, страдая от ран, а наутро с трудом встал и пошел в мона­стырь. он пришел в обитель во время ли­тургии. Братия ужаснулись страшному виду преподобного: он был весь в крови и грязи, лицо и руки — в ранах, в ушах и устах запеклась кровь, часть зубов выбита, одежда измятая, окровавленная, засохла и по местам пристала к ранам.

Поначалу преподобный не отвечал на рас­спросы братии. После богослужения он про­сил пригласить к себе настоятеля о. Исаию и монастырского духовника. Им он подробно рассказал о случившемся.

Преподобному пришлось остаться в мона­стыре. Восемь суток страдал больной невыно­симо: он не мог ни пить, ни есть, ни забыться сном. В обители ждали его смерти.

В конце концов, не видя перемен к лучшему, настоятель о. Исаия решил послать в Арзамас за врачами. Врачи, вызванные лишь на седь­мой день, нашли его в следующем состоянии: голова у него была проломлена, ребра переби­ты, грудь оттоптана, все тело покрыто смер­тельными ранами; лицо и руки избиты, вы­шиблено несколько зубов. Удивлялись они, как это старец мог остаться в живых после таких побоев.

По старинной методике лечения врачи счи­тали необходимым открыть кровь больному. Настоятель, зная, что больной и без того мно­го потерял ее от ран, не соглашался на эту меру, но, по настоятельному убеждению консилиума врачей, решил рассказать об этом о. Серафиму. Консилиум опять собрался в келье преподоб­ного. он состоял из трех врачей; с ними было три фельдшера. В ожидании настоятеля они опять осмотрели больного, согласившись, что помощь необходимо подать как можно скорее.

С начала осмотра о. Серафим был в созна­нии; но к концу его он впал в забытье и сподо­бился дивного видения. С правой стороны по­стели подошла к нему Пресвятая Богородица с теми же апостолами Петром и Иоанном, как и в первое посещение. Указав перстом правой руки на больного, она обратилась в ту сторо­ну, где стояли врачи, и произнесла: «Что вы трудитесь?» Потом посмотрела на о. Серафима и опять сказала апостолам прежние слова: «Сей — от рода нашего».

Видение кончилось. В это время вошел отец настоятель. Врачи предложили ему пустить кровь больному, омыть раны спиртом и при­ложить пластыри. Но преподобный Серафим отклонил все это, предаваясь на волю Божию и Пресвятой Богоматери. Нечего было делать, оставили преподобного в покое, уважая его терпение и удивляясь силе и крепости веры.

В течение нескольких часов после видения страдалец ощущал чрезвычайную духовную ра­дость. Потом почувствовал облегчение. В тот же вечер в первый раз после избиения спросил пищи и поел хлеба с квашеной капустой. С то­го дня он мало-помалу стал поправляться, но следы избиения остались на нем на всю жизнь. он сгорбился и не мог ходить иначе, как опи­раясь на палку или топорик.

Пять месяцев прожил в обители подвиж­ник. Отец Исаия и братия советовали ему оста­ваться здесь совсем, но преподобный Серафим испросил благословение снова возвратиться в любимое уединение. Уступая христианской неустрашимости духа и любви к пустынножи­тельству, о. Исаия благословил преподобного.

Вскоре крестьяне, избившие старца, были найдены. они оказались крепостными поме­щика Татищева, Ардатовского уезда, из села Кременок. Их хотели судить, но о. Серафим, узнав об этом, умолял помещика их Татищева и о. Исаию простить преступников. Вопреки всем, настаивавшим на наказании крестьян, пре­подобный заявил: «В противном случае, я остав­лю Саровскую обитель и уйду в другое место».

Строителю же, о. Исаии, своему духовнику, он говорил, что лучше его удалили бы из оби­тели, нежели нанесли крестьянам какое-либо наказание. Просьбу преподобного Серафима исполнили. Но Бог Сам наказал разбойников: их жилища сгорели. Тогда, раскаявшись, они пришли к о. Серафиму и просили у него про­щения. Преподобный Серафим простил их и снова начал свою пустынническую жизнь.

 

Кончина игумена Исаии и подвиг молчальничества в пустыне

Прошло двенадцать лет пустынножитель­ства преподобного. В то время настоятель Саровской обители о. Исаия по старости и слабости здоровья решил уйти на покой. Когда о. Исаия был здоров, он сам ходил в пустынь к о. Серафиму. Когда он сложил с себя долж­ность, о. Серафим был избран братией в на­стоятели. Это было уже третье предложение ему: кроме Алатыря его хотели назначить строителем еще в Краснослободский Спасский монастырь. Но после подвига на камне пустын­ник твердо и спокойно отклонял подобные предложения.

Тогда настоятелем был избран иеромонах Нифонт, который поступил в обитель при игу­мене Пахомии, через девять лет после всту­пления в нее отца Серафима. До избрания о. Нифонт исполнял в Сарове послушание ка­значея.

Последний год жизни о. Исаия часто посе­щал преподобного в пустыне. Сам он уже не мог ходить, и братия возили его на тележке. В 1807 году о. Исаия мирно почил. В лице стар­ца Исаии ушел из жизни последний духовный руководитель преподобного, восприемник его и духовный друг.

Преподобный Серафим всю жизнь хранил к нему, как и к другим своим старцам и друзьям, глубокое почитание как к угодникам Божиим. «Когда идешь ко мне, — наставлял он впослед­ствии начальницу Ардатовской общины, мать Евдокию, и многих других, — зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтобы он упокоил души рабов Своих: Исаии, Пахомия, Иосифа, Марка и прочих; и потом припади ко гробу, говоря про себя: «Простите, отцы святии, и помолитесь обо мне». Это — «огненные столпы от земли до небес». И сам он, приходя в монастырь, сначала шел к любимым отцам своим на могилки. Так отошли в вечность его близкие. Точно осиротел преподобный. Новый настоятель был для него далеким духовно.

Стремясь подвигом смирить печаль души, о. Серафим приступил к новому деланию -молчальничеству, по примеру святых Арсения Великого и Иоанна Молчальника.

К тем немногим посетителям, какие все же изредка посещали его, он перестал выходить совсем. Когда встречался кто из братии ему на пути, то преподобный падал лицом к земле и так оставался, пока не проходил посетитель. По болезни ног он реже стал посещать мона­стырь: не всегда ходил туда даже и в празднич­ные дни.

один из послушников носил ему и пищу в пустынь, особенно в зимнее время, когда у о. Серафима не было своих овощей. Пища приносилась однажды в неделю, в день вос­кресный.

Вошедши в сени, послушник произносил обычную монашескую молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Преподобный внут­ри говорил «Аминь» и отворял келью. Сложив руки на груди, потупив глаза в землю, не бла­гословляя даже пришедшего, о. Серафим ста­новился у дверей. Послушник кланялся ему в ноги, ставил пищу на стол в сенях. А препо­добный клал туда же или кусок хлеба, или ка­пусты: это означало, что ему нужно принести в следующий раз. Брат снова кланялся в ноги, просил молитв и уходил, не услышав ни едино­го слова, кроме «Аминь».

Таково было внешнее выражение молчаль-ничества. Значение же и сущность его состоя­ли в отречении от всяких житейских попе­чений для совершеннейшего служения Богу. Можно сказать, что этот подвиг состоял в без­молвии ума и полной сосредоточенности ума в Боге, погружении в Него и посвящении Ему всех своих мыслей и чувств. Сам о. Серафим впоследствии пояснял: «Паче всего должно ук­рашать себя молчанием, ибо святой Амвросий Медиоланский говорил, что молчанием мно­гих видел спасающихся, многоглаголанием же — ни единого. И паки, некто из старцев гово­рит: «Молчание есть таинство будущего века, словеса же — орудия суть мира сего. Молчание приближает человека к Богу и делает его как бы земным ангелом. Ты только сиди в келье своей во внимании и молчании и всеми мерами старайся приблизить себя к Господу. А Господь готов сделать тебя из человека Ангелом: «И на кого воззрю, — говорит он (Ис. 66: 2), — воз­зрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и тре-пещущаго словес Моих». Плодом молчания, кроме других духовных приобретений, бывает мир души. Молчание учит безмолвию и посто­янной молитве. Наконец, приобретшего сие ожидает мирное состояние».

 

Возвращение в обитель и уход в затвор

отец Серафим с ухода своего в молчальничество все реже стал посещать монастырь и даже редко причащался Святых Христовых Таин. Прежде он ходил по воскресеньям и праздникам в обитель причащаться Святых Таин. Теперь, со времени стояния на камнях, у него болели ноги; ходить он не мог. Братия мо­настыря стали этим смущаться, на их сторону стал и новый игумен Нифонт.

он созвал монастырский собор из старших иеромонахов по поводу особливого, необыч­ного жития пустынника, и они решили: пред­ложить о. Серафиму, будь он здоров и крепок ногами, по-прежнему ходить в обитель по вос­кресным и праздничным дням, и причащаться Святых Таин; если же ноги его уже не служат, то возвратиться ему в монастырь на всегдаш­нее жительство в своей келье.

Это решение должен был передать ему брат, носивший пищу, при первом же приходе к нему в пустыньку. отец Серафим молча выслушал и отпустил его, не промолвив ни единого слова. Решение монастырского собора было столь не­ожиданным, что оно застало молчальника как бы врасплох: он привык к послушанию, но есть ли на это и Божья воля? Должно ли оставлять святое и спасительное безмолвие, если и на него он пошел тоже по благословению святых отцов своих — Иосифа, Пахомия, Исаии? Да и легко ли ему теперь, после 16 лет, оторваться от сладкого безмолвия и возвратиться в обитель?

Привыкший к безусловному послушанию, о. Серафим не мог сойти с этой, спаситель­ной для многих, стези. Но еще меньше он мог оставить «блаженное безмолвие». Выход он, подобно Григорию Богослову, нашел в сред­нем пути: он решил жить в монастыре, как бы в пустыни, быть вместе с другими телом, но безмолвствовать духом. Преподобный решил жить в обители — в затворе: так сочетаются и внешнее послушание и внутреннее безмолвие. Лишь увеличится сила подвига, ибо в монасты­ре хранить безмолвие духа, даже в затворе, бу­дет труднее.

Брат передал настоятелю, как дело было. отец-настоятель, может быть, узрел в этом молчании признак своей воли, велел послуш­нику в следующее воскресенье повторить ему решение собора.

Принеся пищу на будущую неделю, послуш­ник повторил предложение. На этот раз о. Се­рафим благословил брата и вместе с ним при­шел в монастырь. Это было 8 мая 1810 года, после 15-летнего пребывания о. Серафима в дальней пустыньке, на 51-м году его жизни.

Вступив в монастырские врата, после 15-ти летнего пребывания в пустыне, о. Серафим, не заходя в свою келью, отправился прямо в боль­ницу. Это было днем, до наступления всенощ­ной. Когда ударили в колокол, преподобный явился на всенощное бдение в храм Успения Богородицы. Весть об этом быстро распро­странилась среди братии: удивились, но и об­радовались они, что батюшка решился опять жить среди них.

Но удивление их возросло еще более, ко­гда произошли следующие обстоятельства: на другой день преподобный Серафим пришел, по обычаю, в больничную церковь к ранней литургии и причастился Святых Христовых Таин, а оттуда направился к отцу игумену Нифонту, и получил от него благословение жить в затворе в своей монастырской келье. После этого пошел он в свою прежнюю келью и затворился в ней.

Жизнь его и внутренне и внешне проходи­ла приблизительно так же, как и в пустыньке.

Разница заключалась лишь в том, что он уже никого решительно не принимал, ни с кем не говорил. Кроме того, он не мог уже по-преж­нему заниматься здесь и физическим трудом, уделял этому лишь малое время. И потому весь и всецело отдался только молитве, богомыслию, чтению слова Божия и святых от­цов, освободившись от всяких иных забот и попечений.

Келья его была узкая, тесная, два маленьких окна ее выходили на овраг. Постелью служил мешок с песком и камнями, обрубок пня заме­нял сиденье. Кучка дров лежала перед печкой, которая никогда не топилась. Для себя отец Се ра фим не употреблял огня, и только перед иконой Божией Матери «Умиление», которую он называл «Всех радостей Радость», горела неугасимая лампада.

Питьем его была одна вода, а в пищу он употреблял только толокно да кислую капусту. Все это доставлял ему живший рядом с ним по келье монах, о. Павел. Затворник, чтобы ник­то не видал его, накрывал себя большим по­лотном; и, взявши блюдо, стоя на коленях, как бы принимая пищу из рук Божиих, уносил ее в келью. Там, подкрепивши себя пищею, посуду ставил на прежнее место, опять скрывая лицо себе под полотном. Случалось так, что старец и вовсе не являлся брату; и носивший пищу опять уносил все, что было предложено: ста­рец оставлял себя без вкушения пищи.

одеждой преподобному служил неизменно один и тот же белый холщовый балахон и чер­ная крашеная шапочка. На груди его висело медное Распятие, благословение матери; а на плечах, под балахоном, он носил для умерщвле­ния плоти, поддерживаемый веревками, боль­шой пятивершковый железный крест. Вериг и власяницы он никогда не носил, и говорил впо­следствии вопрошавшим его о пользе ношения вериг: «Кто нас оскорбит словом или делом, и если мы переносим обиды по-евангельски -вот и вериги наши, вот и власяница».

Нес преподобный и другие подвиги. Как и в пустыньке, о. Серафим совершал все ежеднев­ные службы, кроме литургии, и выполнял свое келейное правило. В остальное время он пре­давался подвигу умной молитвы, творя попере­менно то молитву Иисусову, то Богородичную.

Занятие словом Божиим во время затво­ра, естественно, было увеличено, так как труд нести было невозможно и, следовательно, оставалось свободное от молитв время. Как рассказывал он впоследствии: «Вот я, убогий Серафим, прохожу Евангелие ежедневно: в по­недельник читаю от Матфея от начала до кон­ца, во вторник — от Марка, в среду — от Луки, в четверг — от Иоанна, в последние же дни разделяю Деяния и Послания Апостольские, и ни одного дня не пропускаю, чтоб не прочи­тать Евангелия и Апостола дневного и святому. Через это не только душа моя, но и самое те­ло услаждается и оживотворяется оттого, что я беседую с Господом, содержу в памяти моей жизнь и страдание Его, и день и ночь славо­словлю, хвалю и благодарю Искупителя моего за все Его милости, изливаемые к роду челове­ческому и ко мне, недостойному».

Во время чтения Священного Писания пре­подобный часто погружался в продолжительное созерцание Господа умом и удостаивался див­ных видений. Вот что он рассказывал впоследс­твии послушнику Ивану Тихонову: «Однажды я услаждался словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: в дому Отца Моего обите­ли многи суть (Ин. 14: 2). На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возже­лал видеть оные небесные обители, и молил Господа, чтобы он показал мне их. Пять дней и пять ночей провел я в бдении и молитве, прося у Господа благодати сего видения, и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости. он испол­нил мое желание и прошение: я был восхищен в эти обители, только не знаю — с телом или кроме тела, — Бог весть, — это непостижимо, — и видел неисповедимую красоту райских селений и живущих там». При этом он добавлял: «Ах, если бы ты знал, какая радость, какая сладость ожидает душу праведного на небеси, то ты ре­шился бы во временной жизни переносить вся­кие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келья наша была полна чер­вей и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надо­бно бы на это согласиться, чтобы не лишиться той небесной радости, какую уготовал Бог любя­щим Его. Там нет ни болезни, ни печали, ни воз­дыхания, там сладость и радость неизглаголан-ная, там праведники просветятся, как солнце».

Беседуя с послушником, о. Серафим замол­чал, склонился вперед, голова его с закрытыми глазами поникла долу, и простертою дланью правой руки он тихо водил напротив сердца. Лицо его постепенно изменялось и издавало чудный свет; и, наконец, до того просветилось, что невозможно было смотреть на него: на ус­тах же и во всем выражении его была такая ра­дость и восторг небесный, что поистине можно было назвать его в это время земным Ангелом и небесным человеком. Во все время таинствен­ного своего молчания он как будто что-то созер­цал с умилением и слушал с изумлением.

Величайшим утешением для преподобного было святое причащение. Во все праздничные и воскресные дни Святые Тайны приносились ему после ранней обедни очередным священ­нослужителем из той же больничной церкви в келью, чтобы не нарушать его затвора. Тогда преподобный Серафим сверх обычного сво­его белого балахона надевал монастырскую мантию, холщовую епитрахиль и поручи. При появлении Святых Даров падал ниц и с тре­петною радостью причащался. В остальные дни ему приносили часть антидора, собствен­но для него нарочно отделяемую.

Чтобы никогда не забывать о часе смерт­ном, чтобы яснее представить и ближе видеть его пред собою, о. Серафим изготовил себе гроб из цельного дуба и поставил его в сенях затворнической кельи. Здесь старец часто мо­лился, готовясь к исходу от настоящей жизни. И после затвора не раз просил саровских ино­ков: «Когда я умру, умоляю вас, братия, поло­жите меня в моем гробе!»

Преподобный провел в строгом затворе около пяти лет, а затем несколько ослабил его. Поначалу он стал выходить по ночам на свежий воздух. однажды брат, несший послу­шание монастырского будильщика, встав ра­нее утрени, ходил близ соборного храма, где почивают почитаемые отцы и пустынники саровские. И оттуда он в ночной тьме увидел перед кельей о. Серафима какого-то челове­ка, который двигался быстро взад и вперед. осенив себя крестным знамением, брат на­правился туда и увидел самого затворника. Чуть слышно произнося молитву Иисусову, он тихо, но быстро переносил поленницу дров с одного места на другое, ближе к ке­лье. обрадованный видением преподобного, послушник бросился к ногам его и, целуя их, просил благословения.

— оградись молчанием и внимай себе! — ска­зал ему батюшка. И, благословив счастливого наблюдателя, скрылся в свою келью.

Но при этом преподобный хранил себя от человекоугодия. однажды к монастырскому престольному празднику Успения Богородицы приехал епископ Иона, впоследствии экзарх Грузии. Желая видеть затворника, о котором молва давно уже доходила и до далеких покоев тамбовских архиереев, он, в сопровождении игумена, о. Нифонта, и других лиц, направил­ся к келье о. Серафима. Постучались они, но ответа оттуда, по обычаю, не было. Сказано было через дверь, что старца хочет видеть вла­дыка, но о. Серафим, как и всегда, молчал.

Тогда о. Нифонт предложил снять дверь с крюков, и, таким образом, против воли узреть затворника. Но епископ рассудил за лучшее отказаться от своего желания, добавив со стра­хом: «Как бы не погрешить нам!»

 

Окончание затвора

Первый раз двери монастырского затвора отворились почти тотчас после отказа препо­добного принять епископа Иону. Это было в сентябре 1813 года.

Тамбовский губернатор Александр Михай­лович Безобразов со своей женой прибыл в оби­тель и, помолившись в храме, они направились к келье преподобного. У сопровождавших губер­натора и губернаторшу монахов не было надеж­ды, чтобы миряне увидели старца: ведь он толь­ко недавно ответил молчаливым отказом даже монаху, архиерею своему. Но неожиданно слу­чилось иное. Когда посетители подошли к келье о. Серафима, он сам отворил им дверь и молча благословил их. Строгий затвор кончился.

С тех пор преподобный ослабил затвор свой и открыл дверь своей кельи для желаю­щих видеть его. На вопросы старец не давал ответа. Не обращая внимания на приходящих, преподобный продолжал свои духовные заня­тия. Преподобный лишь одним примером сво­его безмолвного жития поучал приходивших к нему.

В 1815 году явилась преподобному Царица Небесная в сопровождении Онуфрия Вели­кого и Петра Афонского, и повелела ему не скрывать своего светильника под спудом. окончился молчальнический подвиг его, но затвора своего преподобный еще не оставлял. И о. Серафим стал отвечать на вопросы бра­тии и даже беседовать с нею. он внушал бра­тии неопустительно совершать богослужение, благоговейно стоять в церкви, постоянно за­ниматься умной молитвой, каждому усердно исполнять послушание, не есть ничего вне трапезы, за трапезой сидеть с благоговением и страхом Божиим; без важной причины не вы­ходить за ворота; бояться своеволия, как при­чины великого зла.

Со временем преподобный Серафим стал принимать и поучать также приходящих в оби­тель богомольцев. С ранней литургии и весь день до вечера стекались к нему алчущие ду­ховной пищи, и не знало сердце преподобно­го различия между ними. Всех он принимал с одинаковой любовью, всех встречал земным поклоном и целованием, всех приветствовал словами «Христос воскресе».

Принимая богомольцев, но не покидая за­твора, преподобный Серафим провел более десяти лет. За это время он подвигами и слу­жением ближним серьезно подорвал свое здо­ровье, и мучился от головных болей и болей в ногах. Врачи, осматривавшие о. Серафима, советовали ему выходить на свежий воздух и совершать небольшие прогулки.

Преподобный и сам готов был оставить за­твор, но просил Господа явить ему волю Свою. 25 ноября 1825 года вновь явилась о. Сера­фиму Богоматерь в сопровождении Климента Римского и Петра Александрийского, — их же был день, — и повелела ему оставить затвор и идти сначала в пустыньку. В тот же день, по­сле утреннего правила, старец отправился к настоятелю обители и, получив от него бла­гословение, в первый раз за время своего за­творничества вышел в лес и направился к своей дальней пустыньке, как повелела ему Богоматерь.

Но, не дойдя до пустыньки, он увидал на пригорке шедшую к нему Богородицу, а по­зади нее двух апостолов — Петра и Иоанна Богослова. они остановились недалеко от того места, где находился так называемый Богословский родник, освященный в честь Иоанна Богослова. Пречистая ударила жезлом в землю, из которой пробился новый источ­ник. По воле Царицы Небесной вода в источ­нике имела силу исцеления от болезней.

После этого явления преподобный оконча­тельно оставил свой затвор. Начался послед­ний — самый плодотворный период жизни пре­подобного Серафима — старчество.

 

Старчество преподобного

Со времени окончания затвора посетители о. Серафима все увеличивались более и более: иногда количество их доходило до тысячи и двух тысяч человек в день. Весь монастырский двор наполнен был народом, жаждавшим хоть увидеть святого старца или получить от него благословение, а уж побеседовать с ним счи­талось особым счастьем. Принимая приходя­щих, преподобный Серафим по-прежнему был одет в обыкновенный белый балахон и полу­мантию. На вопросы, зачем он так убого оде­вается, отвечал: «Иоасаф царевич данную ему пустынником Варлаамом мантию счел выше и дороже царской порфиры».

Даже принимая огромное количество посе­тителей, преподобный не оставлял своего под­вига — часто он уходил в лес, чтобы, как и ранее, подвизаться в пустыне. Кроме того, пустынь была нужна ему и для отдыха от бесчисленных посетителей, и для молитвенного уединения.

Год спустя после явления источника — ле­том 1826 года — по желанию преподобного -Богословский родник был возобновлен. Накат, закрывавший бассейн, снят; сделан новый сруб с трубою для истока воды. около бассейна о. Сера­фим стал теперь заниматься телесными трудами. Собирая в реке Саровке камешки, он выкиды­вал их на берег и ими унизывал бассейн родни­ка. Устроил здесь для себя грядки, сдабривал их мхом, сажал лук и картофель. Преподобный избрал себе это место, обосновавшись в осво­бодившейся келье о. Дорофея, потому что, по болезни, не мог ходить в прежнюю свою келью за шесть верст от монастыря. Со временем утру­жденному годами и болезнями старцу было уже тяжело ходить и в келью о. Дорофея.

Видя труды преподобного, саровская бра­тия построила ему на горке около родника небольшую келью, в которой он мог бы укры­ваться от дождя и стужи, и все это место полу­чило название «ближней пустыньки». Это был небольшой сруб, вышиною и длиною в три ар­шина, шириною в два, без окон и дверей, так что влезать в него нужно было по земле, из-под стены.

Потом, в 1827 году, здесь же, на горке око­ло родника, ему поставили новую келью с две­рями, но тоже без окон. Внутри была печь. Между нею и стеною находился тесный проме­жуток, где мог помещаться один лишь человек, стоя. В углу кельи и за печью висели иконы с лампадами во тьме.

Со времени построения этой кельи препо­добный стал проводить здесь все дни с утра, лишь к вечеру возвращаясь в Саров. Рано ут­ром, в четыре, иногда и в два часа пополуно­чи, старец отправлялся в ближнюю пустыньку. он шел в своем белом холщовом балахоне, в старой камилавке, с топором в руке. На спи­не у него котомка, набитая камнями и песком. Поверх песка лежало Евангелие. Когда его спрашивали, для чего он носит такую тяжесть, преподобный отвечал словами святого Ефрема Сирина: «Томлю томящаго мя».

Когда он проводил время в ближней пустыньке, народ устремлялся к нему туда. По словам одной из паломниц: «В пустыне, в ле­су преподобный принимал, сидя на завалин­ке своей убогой хижины. Иных он вводил в свою келью и молился там с ними пред обра­зом Богоматери. Творил он также молитву и в лесу, пред ликом Богоматери, поставлен­ным им на вековой сосне. Вместе с о. Сера­фимом молились коленопреклоненно и все богомольцы».

Иногда преподобный, ища большего уеди­нения, уходил в свою прежнюю дальнюю пустыньку; там он, сидя у своей старой кельи, кор­мил огромного медведя. Но и там находили его люди.

однако возвращение преподобного к пустынножительству не обошлось без ис­кушений. Братия стали смущаться: почему затворник принимает людей и в келье, и в пустыньке, а в храм к ним не ходит даже для причащения Святых Тайн? об этом написано было Тамбовскому епископу, преосвященно­му Афанасию; и от него пришло распоряже­ние, чтобы о. Серафим отныне причащался Святых Тайн в храме. Беспрекословно подчи­нился этому преподобный Серафим, добавив: «Хоть бы на коленочках пришлось мне ползти для исполнения послушания, но все-таки не ос­тавлю приобщаться Животворящих Тайн Тела и Крови Христовой».

С тех пор преподобный Серафим стал не-опустительно во все воскресные и празднич­ные дни ходить в больничную церковь святых Зосимы и Савватия для причащения. Это об­стоятельство только способствовало привле­чению все большего и большего количества почитателей преподобного.

Вот как рассказывает об этом одна из палом­ниц: «Все мы, богатые и бедные, ожидали его, толпясь около церковной паперти. Когда он показался в церковных дверях, глаза всех были устремлены на него… Он медленно сходил со ступеней паперти и, несмотря на прихрамы­вание и горб на плече, казался и был величаво прекрасен. он шел молча, точно никого не за­мечая. Толпы народа, стоя двумя стенами, едва пропускали святого в полной тишине, желая хоть взглянуть на его благодатное лицо. А за­тем уже начинался прием людей в келье».

Преподобный принимал посетителей каж­дый день — от ранней литургии до 8 часов, а за­тем — до полуночи.

Редко кому отказывал в приеме преподоб­ный Серафим. обычно всех приходящих к нему он принимал со смирением и любовью. Встречая посетителей, он обращался к ним «Радость моя»; часто и в обычные дни он приветствовал их пасхальным приветствием «Христос воскресе». особенно ласково обра­щался преподобный с детьми, называя их «со­кровищами».

Вот как описывает встречу с преподобным один из его посетителей — генерал Галкин-Враский: «Будучи офицером, я посетил Са-ровскую пустынь и отправился, по примеру других богомольцев, за благословением к пре­подобному о. Серафиму. В коридоре его кельи холод был страшный, а я в военной шинельке дрожал от холода. Келейник его сказал, что у о. Серафима в настоящее время находится

монах, и он с ним беседует. А я, стоя в кори­доре, молился Пресвятой Богородице. Дверь отворилась, монах вышел. И через несколь­ко минут о. Серафим отворил дверь и сказал: «Какую радость Бог мне дает!» Ввел он меня в свою келью, а так как она была заставлена разными вещами, то он посадил меня на по­рог своей кельи, а сам сел на пол против ме­ня, держа мою руку, и ласково со мной гово­рил, даже целовал мою руку, вот какая у него была любовь к ближним. Я, сидя против него, находился в каком-то необыкновенном вос­торге». После долгих разговоров зашла речь о грудной болезни посетителя. отец Серафим дал ему выпить деревянного масла. Болезнь прошла навсегда.

Если пришедший не имел нужды в особен­ных наставлениях, то преподобный Серафим давал общехристианские наставления. В ком видел он искреннее раскаяние в грехах, кто являл в себе горячее усердие к христианскому житию, тех принимал с особенным усердием и радостью. После беседы с ними он, заставив их наклонить голову, возлагал на нее конец епитрахили и правую руку свою, предлагая произносить за собою следующую покаянную молитву: «Согрешил я, Господи, согрешил ду­шою и телом, словом, делом, умом и помыш­лением, и всеми моими чувствами: зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием, волею или неволею, ведением или неведением». Сам затем произносил молитву разрешения от гре­хов. По окончании такого действа он помазы­вал крестообразно чело пришедшего елеем из лампады, горевшей перед иконой Богоматери.

Богомольцы приносили ему дары: свечи, масло, иногда вино, которым он угощал с лож­ки приходящих. Свечи ставил перед иконами за принесших. Н. А. Мотовилов однажды заду­мался: «Какой смысл в этом горении свечей и лампад?» Преподобный, прозрев его недоуме­ние, сказал ему: «Я имею многих особ, усердст­вующих ко мне и благотворящих мельничным (дивеевским сиротам) моим. они приносят мне елей и свечи, и просят помолиться за них. Вот когда я читаю правило свое, то и поминаю их сначала единожды. А так как по множест­ву имен я не смогу повторять на каждом месте правила где следует, тогда и времени мне недо­стало бы на совершение моего правила; то я и ставлю все эти свечи за них в жертву Богу — за каждого по одной свече, за иных — за несколько человек — одну большую свечу, за иных же по­стоянно теплю лампаду; и где следует на прави­ле поминать их, говорю: «Господи, помяни всех тех людей, рабов Твоих, за их же души возжег Тебе аз, убогий, сии свечи и кадила». При этом угодник Божий наблюдал, как горят свечи, го­воря: «Если кто имеет веру ко мне, убогому Се­рафиму, то у меня за сего человека горит свеча пред святой иконой. А если свеча падала, это было для меня знамением, что человек тот впал в смертный грех. Тогда я преклоняю колена за него пред благоутробием Божиим».

Многие из посетителей старца сетовали, что мало молятся, не вычитывая даже положен­ные утренние и вечерние молитвы. отец Се­рафим установил для таких людей такое легко исполнимое правило: «Поднявшись от сна, вся­кий христианин, став перед святыми иконами, пусть прочитает молитву Господню «отче наш» трижды, в честь Пресвятой Троицы. Потом -песнь Богородице «Богородице Дево, радуй­ся», также трижды. В завершение же — Символ веры «Верую во Единаго Бога», раз. Совершив это правило, всякий православный пусть зани­мается своим делом, на какое поставлен или призван. Во время же работы дома или на пути куда-нибудь пусть тихо читает «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго (или грешную)»; а если окружают его другие, то, занимаясь де­лом, пусть говорит умом только «Господи, по­милуй!» — и так до обеда. Перед самым же обе­дом пусть опять совершает утреннее правило. После обеда, исполняя свое дело, всякий хрис­тианин пусть читает так же тихо «Пресвятая Богородице, спаси мя грешнаго», и это пусть продолжает до самого сна. Когда случится ему проводить время в уединении, то пусть читает он «Господи Иисусе Христе, Богородицею по­милуй мя грешнаго (или грешную)». Отходя же ко сну, всякий христианин пусть опять прочи­тает утреннее правило, то есть трижды «отче наш», трижды «Богородице…», и один раз «Символ веры». Отец Серафим объяснял, что, держась этого малого правила, можно достиг­нуть меры христианского совершенства, ибо эти три молитвы — основание христианства. Первая, как молитва, данная Самим Господом, есть образец всех молитв. Вторая принесена с неба Архангелом в приветствие Богоматери, Символ же веры содержит в себе вкратце все спасительные догматы христианской веры.

Кому невозможно выполнять и этого ма­лого правила, преподобный советовал читать его во время занятий, на ходьбе, даже в посте­ли и при этом приводил слова из Послания к Римлянам: «Всякий, кто призовет имя Господ­не, спасется».

Молва о преподобном дошла и до старо­обрядцев — известны случаи, когда они обра­щались за советом к о. Серафиму. однажды четверо старообрядцев из села Павлова Горба-товского уезда пришли к преподобному, побе­седовать с ним о крестном знамении. Едва пе­реступили они порог кельи о. Серафима и не высказали еще, для чего пришли, как он подо­шел к ним, взял одного из них за правую руку и, сложив пальцы его по чину Православной Церкви, сказал: «Вот христианское сложение креста. Так молитесь, и прочим скажите. Про­шу и молю вас: ходите в церковь греко-россий­скую. она во всей славе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кор­мило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие ее — учители Церкви, архипастыри -суть преемники апостольские. А ваша часовня подобна маленькой лодке, не имеющей корми­ла и весел. она привязана вервием к кораблю нашей Церкви, плывет за ней, заливается вол­нами, и непременно потонула бы, если бы не была привязана к кораблю».

За советом и благословением к преподоб­ному Серафиму обращались не только миря­не, но и монахи; как саровские, так и из других обителей. Всех их преподобный призывал дер­жать в устах и в сердце молитву Иисусову. Он говорил: «Без молитвы монах умирает, как ры­ба без воды»; «Тот монах не имеет печати, ко­торый не знает делания Иисусовой молитвы».

А иногда преподобный Серафим сам нахо­дил саровских иноков, находящихся в искуше­нии, и утешал их. один из характерных случаев показывает заботу преподобного о саровской братии: «один саровский брат, находясь в уны­нии, близком к отчаянию, просил другого раз­делить с ним несколько минут скорби. Вышли эти два брата из монастыря после вечерни и пошли вокруг ограды, утешаясь взаимной бесе­дой. Подошли к конному двору, около которо­го лежала дорожка к Серафимову источнику. Скорбящий брат хотел своротить в сторону, чтобы в таком болезненном состоянии духа не повстречаться с о. Серафимом. Но прежде, чем успели они отойти от дороги, вдруг увидели вблизи себя преподобного, идущего навстречу им. оба брата упали ему в ноги. Преподобный с необыкновенной ласкою благословил их, по­том пропел следующий стих девятой песни ка­нона, поемого во всякой душевной скорби и об-стоянии: «Радости исполни мое сердце, Дево, яже радости приемшая исполнение, греховную печаль потребляющи». Потом, топнув ногою, о. Серафим сказал: «Нет нам дороги унывать, потому что Христос все победил». Душевное состояние его как бы перелилось в души скор­бящих братий, и они, оживотворенные его радостью, возвратились в обитель в мирном и благодушном расположении сердца».

Также к преподобному Серафиму прихо­дили за советом и настоятели обителей. Пре­подобный видел тяжесть возложенного на них креста: «Трудно управлять душами человече­скими — учить других так же легко, как с наше­го собора бросать на землю камешки, а прохо­дить делом то, чему учишь, все равно, как бы самому носить камешки на верх собора». При этом он советовал им, несмотря на строгость монашеских правил, хранить любовь к бра­тии: «Матерью будь, а не отцом, к братии», -советовал преподобный Серафим строите­лю Высокогорской пустыни, преподобному Антонию.

Однако, как сказано: Никакой пророк не при­нимается в своем отечестве (Лк. 4: 24). Несмотря на любовь преподобного Серафима к саров-ской обители, и братия и настоятель часто ис­кушались подвигом его. Так, игумен Нифонт однажды сказал в недоумении и смущении: «Когда о. Серафим жил в пустыни, то закрыл все входы к себе деревьями, чтобы народ не ходил; а теперь стал принимать к себе всех, так что мне до полуночи нет возможности закрыть ворота монастырские».

В другой раз один из братии также выгова­ривал преподобному: «Тебя много беспокоят обоих полов люди, и ты пускаешь к себе всех без различия». В ответ преподобный Сера­фим смиренно сослался на пример преподоб­ного Илариона Великого, который не велел затворять дверей ради странников, и добавил: «Положим, что я затворю двери моей кельи. Приходящие к ней, нуждаясь в слове утеше­ния, будут заклинать меня Богом отворить двери и, не получив от меня ответа, с печалию пойдут домой… Какое оправдание я могу тогда принести Богу на Страшном Суде Его?»

Даже один из трудившихся в Сарове кресть­ян однажды упрекнул преподобного. Дело об­стояло следующим образом. Лихачевский кре­стьянин Ефим Васильев, подходя к пустыньке, увидел, как о. Серафим беседовал с молодой де­вушкой, лет 16, хорошо одетой, и подумал про себя: «о чем это батюшка так беседует с нею? Какие еще наставления идут к ее возрасту?»

Когда же он подошел ближе, прозорливый старец мирно сказал ему: «Я ко всему мертв, а ты что думаешь?» Соблазнившийся упал ему в ноги, прося прощения. «Успокойся, — сказал ему преподобный, — и больше не повторяй».

Иногда о. Серафима упрекали даже за пома­зание елеем из лампады. Таким преподобный говорил: «Мы читаем в Писании, что апосто­лы мазали маслом, и многие больные от сего исцелялись. Кому же следовать нам, как не апостолам?»

Но, невзирая ни на что, поток посетите­лей и почитателей преподобного Серафима увеличивался с каждым днем. Говорили, что в 1825 году посетил его и великий князь Михаил Павлович.

Но, как ни много бывало у него посетите­лей, никто не отходил от него неудовлетворен­ным: он часто одной фразой, одним словом охватывал жизнь человека, наставлял его на нужный путь. Святой образ его действовал так сильно, что иногда перед ним плакали гордые, самонадеянные люди, пришедшие к нему лишь из любопытства.

 

Чудотворения преподобного Серафима

Период старчества преподобного Сера­фима неразрывно связан с рядом чудотворений, происшедших по его молитве. Первое из них произошло еще до оставления преподоб­ным затвора, в 1823 году. Это было исцеление Михаила Васильевича Мантурова.

Михаил Васильевич Мантуров был поме­щиком села Нуча Ардатовского уезда Ниже­городской губернии. Много лет он, будучи во­енным, служил в Лифляндии, женился там на местной уроженке Анне Михайловне Эрнц, но затем так сильно заболел, что принужден был оставить службу и переехать на жительство в свое имение, село Нучу.

Врачи признали болезнь неизлечимой: нель­зя было остановить раздробление костей, от которого страдали ноги, причем частички кос­ти начали через нарыв выходить наружу. он, в виде последней надежды, решился ехать к о. Серафиму. С большим трудом он был приве­ден крепостными людьми своими в сени кельи старца-затворника. Когда Михаил Васильевич, по обычаю, сотворил молитву, о. Серафим вы­шел и милостиво спросил его: «Что пожаловал, посмотреть на убогого Се ра фима?» Мантуров упал ему в ноги и стал со слезами просить его об исцелении.

«Веруешь ли ты в Бога?» — три раза спросил его преподобный и, получив убедительный от­вет, сказал: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возмож­но от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь».

Посадив Мантурова в сенях у гроба, о. Се­рафим удалился для молитвы к себе в келью, и через некоторое время вернулся, неся ос­вященное масло. он приказал больному об­нажить ноги и, приготовившись натереть их маслом, произнес: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую!» Помазав больные ноги и надев на них чулки из поскон­ного холста, старец вынес из кельи большое количество сухарей, всыпал их в фалды сюр­тука Мантурова, и так велел ему идти в мона­стырскую гостиницу.

С некоторым сомнением стал исполнять Мантуров приказание о. Се ра фима. Но внезап­но почувствовал в ногах силу. он не помнил се­бя от изумления и радости, и бросился в ноги преподобному, но о. Серафим поднял его, стро­го говоря: «Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить? Что ты, батюшка! Это дело Единого Господа, Который творит волю боящихся Его и молитву их слу­шает! Господу Всемогущему, да Пречистой Его Матери даждь благодарение!» Затем о. Сера­фим отпустил Мантурова.

Прошло некоторое время. Мантуров чувст­вовал себя столь хорошо, что стал даже забы­вать о недавней так мучившей его болезни. Ему захотелось побывать у о. Серафима, принять его благословение, и он отправился в Саров. Дорогой он размышлял о словах о. Серафима, сказанных после его исцеления, что надо ему возблагодарить и прославить Господа.

«Радость моя! А ведь мы обещались по­благодарить Господа, что он возвратил нам жизнь», — этими словами встретил о. Серафим приехавшего к нему Мантурова. «Я не знаю, батюшка, чем и как, что вы прикажете?» — от­ветил молодой военный. «Вот, радость моя, все, что ни имеешь отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Смутился Мантуров. он был еще молод, женат — чем же он будет жить, если все отдаст? Зная его мыс­ли, старец сказал: «Не пекись, о чем думаешь. Господь не оставит тебя ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь. Хлеб же насущный у тебя будет».

Всего второй раз видел Мантуров препо­добного. Но он уже всецело владел благодар­ным, привязчивым, пылким сердцем Михаила Васильевича. Слово преподобного Серафима было для него уже святыней, и он ответил: «Согласен, батюшка. Что же благословите мне сделать?»

На этот раз о. Серафим не дал Мантурову определенного указания и отпустил его с бла­гословением. Мантуров, исполняя совет стар­ца, отпустил своих крепостных на волю, про­дал имение и, сохраняя пока капитал, купил в селе Дивееве на указанном старцем месте 15 десятин земли. Старец завещал ему хранить ее, никому не отдавать и назначить после смер­ти в Дивеево. Поселившись с женой своей, лю­теранкой, на этом участке, Мантуров стал тер­петь недостатки. Его жена, в общем хорошая женщина, была вспыльчивого характера, не­терпелива и упрекала его за этот поступок. Но, безгранично доверяя о. Се ра фиму, Мантуров никогда не роптал и радостно нес свой вели­кий подвиг. Мантуров стал вернейшим учени­ком преподобного, можно сказать, доверен­ным его другом. Старец иначе не называл его, как Мишенька.

Также преподобный Серафим неоднократ­но исцелял дивеевских сестер, обращавшихся к нему за помощью от разных болезней. Сестра Евдокия Назарова рассказывала, что, будучи молодой девицей, она страдала два года пара­личом рук и ног, и ее привезли к о. Серафиму, который, увидав ее, стал манить к себе. Ее с большим трудом подвели к батюшке, но он дал ей в руки грабли и велел грести сено. Тут по­чувствовала она, что с нее что-то спало, и она начала грести, как здоровая. одновременно работали у батюшки Прасковья Ивановна и Ирина Васильевна. Последние стали выгова­ривать ей, зачем она, такая больная, пришла с ними трудиться, но батюшка, уразумев ду­хом мысли их, сказал им: «Примите ее к себе в Дивеево, она будет вам прясть и ткать». Так трудилась она до вечерни. Батюшка накормил ее обедом, и затем она дошла до дома совер­шенно здоровою.

Старица Варвара Ильинична также свиде­тельствовала об излечении ее о. Серафимом: «он, кормилец мой, два раза исцелял меня, -говорила она. — В первый-то, я словно порче­ная была, а потом у меня очень болели зубы, весь рот был в нарывах. Я пришла к нему, он меня поставил поодаль от себя, а мне велел рот открыть; сильно дунул на меня, завязал платочком мне все лицо, да тут же велел идти домой, а солнце-то было уже на закате. Я ниче­го не убоялась за его святою молитвою, ночью же пришла домой, а боль как рукой сняло».

Еще один известный случай — исцеление крестьянки из села Павлова. В мае 1829 го­да сильно заболела жена Алексея Гурьевича Воротилова, жителя Горбатовского уезда, села Павлова. Воротилов имел большую веру в си­лу молитв о. Серафима. Тотчас же Воротилов отправился в Саров и, несмотря на то, что приехал туда в полночь, поспешил к келье о. Серафима. Старец, как бы ожидая его, сидел на крылечке кельи и, увидавши, приветство­вал его: «Что, радость моя, поспешил в такое время к убогому Серафиму?» Воротилов со слезами рассказал ему о причине поспешного прибытия в Саров и просил помочь болящей жене его. Но о. Серафим, к величайшей скор­би Воротилова, объявил, что жена его должна умереть от болезни. Тогда Алексей Гурьевич,  обливаясь потоком слез, припал к ногам под­вижника, с верою и смирением умоляя его помолиться о возвращении ей жизни и здо­ровья. отец Серафим тотчас погрузился в ум­ную молитву минут на десять, потом открыл очи свои и, поднимая Воротилова на ноги, с радостью сказал: «Ну, радость моя, Господь да­рует супружнице твоей живот. Гряди с миром в дом твой». С радостью Воротилов поспешил домой. Здесь он узнал, что жена его почувст­вовала облегчение именно в те минуты, когда о. Серафим пребывал в молитвенном подвиге. Вскоре же она и совсем выздоровела.

С исцеления началась духовная дружба преподобного Серафима с Николаем Мотовиловым — еще одним, наряду с Михаилом Мантуровым, попечителем Дивеевской обите­ли. Приехавший впервые в Саров, 22-летний Мотовилов был в крайне тяжком состоянии. У него отнялись ноги, спина была покрыта пролежнями, четверо человек его несли, а пя­тый поддерживал голову — так его принесли к о. Серафиму, на ближнюю пустыньку, возле ис­точника. Побеседовав с ним, о. Серафим ска­зал: «Если веруете — то вы здоровы уже!» — взял больного за плечи, поставил на землю и прика­зал идти. Не сразу Мотовилов осознал чудо, со­вершенное по молитвам о. Серафима, и, боясь упасть, все еще спорил с преподобным. Когда же узнали об исцелении столь тяжко больного человека, все стали славить Бога, повторяю­щего евангельские чудеса; сам игумен Нифонт с братией вышли встречать исцеленного, окру­женного толпой богомольцев. В конце ноября того же года Мотовилов удостоился великой беседы со старцем, когда свое откровение о Духе Святом он засвидетельствовал на глазах у Мотовилова не только личным светоносным преображением, но ввел и своего юного собе­седника в дивную славу Божию уже здесь, на земле.

Иногда чудесная помощь о. Серафима со­провождалась и чудесными знамениями. Вот что рассказывала об этом одна из почитатель­ниц преподобного, княгиня Ш. Приехал к ней из Петербурга больной племянник ее. она, не медля долго, повезла его в Саров к о. Се­рафиму. Молодой человек был объят таким недугом и слабостью, что не ходил сам, и его на кровати внесли в монастырскую ограду. отец Серафим в это время стоял у дверей сво­ей монастырской кельи, как бы ожидая встре­тить расслабленного. Тотчас он просил внести больного в свою келью и, обратившись к нему, сказал: «Ты, радость моя, молись, и я буду за тебя молиться; только смотри, лежи, как ле­жишь, и в другую сторону не оборачивайся». Больной долго лежал, повинуясь словам стар­ца. Но терпение его ослабело, любопытство подмывало его взглянуть, что делает старец. оглянувшись же, он увидел о. Серафима стоя­щим на воздухе в молитвенном положении, и от неожиданности и необычайности видения вскрикнул. отец Серафим, по совершении молитвы, подошедши к нему, сказал: «Вот, ты теперь будешь всем толковать, что Серафим ­ святой, молится на воздухе… Господь тебя по­милует… А ты смотри, огради себя молчанием и не поведай того никому до дня преставления моего, иначе болезнь твоя опять вернется». он действительно встал с постели и, хотя опи­раясь на других, но уже сам, на своих ногах, вышел из кельи. В монастырской гостинице его осаждали вопросами: «Как и что делал и что говорил о. Серафим?» Но, к удивлению всех, он не сказал ни одного слова. Молодой человек, совершенно исцелившись, опять был в Петербурге и снова через несколько времени воротился в имение княгини Ш. Тут он сведал, что старец Серафим опочил от трудов своих, и тогда рассказал о его молении на воздухе.

Другой подобный случай засвидетельст­вован дивеевскими сестрами. «Идем это мы лугом, трава зеленая да высокая такая… ог­лянулись, глядим, а батюшка-то и идет на аршин выше земли, даже не касаясь травы. Перепугались мы, заплакали и упали ему в нож­ки, а он говорит нам: «Радости мои, никому о сем не поведайте, пока я жив, а после моего от-шествия от вас, пожалуй, и скажите!»

Множество чудес совершалось и от святой воды из Серафимова источника. Первое исце­ление произошло через две недели, 6 декабря. К о. Серафиму в этот день пришли из Дивеева две сестры — Прасковья Степановна и отроко­вица Мария Семеновна. С ними он и отпра­вился к дальней пустыньке. Дошли до колодца. Преподобный рассказал им о нем. Прасковья Степановна была больна, все кашляла.

— Зачем ты кашляешь? Брось, не надо!

— Не могу, батюшка! — ответила она.

Тогда о. Серафим зачерпнул из источни­ка своею рукавичкою воды и напоил сестру. Болезнь сразу и навсегда исчезла.

Еще один подобный случай произошел с ге­неральшей Маврой Львовной Сипягиной. она была больна, чувствовала ужасную тоску, и от болезни не могла в постные дни кушать пищи, положенной уставом Церкви. Когда она при­шла к о. Серафиму просить помощи, преподоб­ный приказал ей напиться воды из его источни­ка. Мавра Львовна напилась. Вдруг без всякого принуждения из ее гортани вышло множество желчи, после чего она стала здорова.

Многим, даже в ранах, о. Серафим прика­зывал окатиться водой из его источника. Все получали от этого исцеление и в различных болезнях.

Иногда чудесная помощь преподобного проявлялась в прозорливости. Как рассказы­вал сосед по келье преподобного, о. Павел: «однажды прибежал в Саровскую пустынь мо­лодой крестьянин и спрашивал у каждого по­падавшегося ему навстречу инока: «Батюшка, ты, что ли, о. Серафим?» Когда ему указали о. Серафима, он упал к нему в ноги, говоря: «Батюшка! У меня украли лошадь, и я теперь без нее совсем нищий; не знаю, чем кормить буду семью. А, говорят, ты угадываешь!» о. Се­рафим, приложив его голову к своей голове, сказал: «огради себя молчанием, иди в село (старец назвал село). Как станешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди за­дами четыре дома, там ты увидишь калиточку. Войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча». Через несколько же времени, встретив опять этого крестьянина, я спросил у него: «Ну, что? Отыскал ли ты своих лоша­дей?» — «Как же, батюшка, отыскал», — отвеча­ет крестьянин».

Вот еще один пример прозорливости препо­добного, соединившего разошедшихся супру­гов. Супруги Тепловы разъехались вследствие семейных неприятностей. Муж жил в Пензе, а жена в Таганроге. Муж приехал в Саров. Только что старец взглянул на него, как стал говорить: «Зачем ты не живешь с женой? Ступай к ней, ступай!» Слова старца образумили его: он съез­дил за женой, был с ней в Киеве на богомолье, потом они поселились в деревне.

В другой раз преподобный Серафим помог отчаявшейся матери, у которой пропал сын. В страшной горести отправилась она к о. Се­рафиму. Старец сказал ей, чтоб она подождала в Сарове своего сына три дня. На четвертый день истомившаяся женщина опять пошла к старцу, чтоб проститься с ним. А у него в это время находился ее сын, и, взяв его за руку, о. Серафим подвел его к матери.

Прозорливость о. Серафима помогала и современным ему подвижникам. Известно, например, его полное изумительной прозор­ливости отношение к Георгию, затворнику Задонскому. один посетитель затворника Георгия, увидев у него на стене незнакомый ему портрет, спросил, чей это портрет. Тогда Георгий рассказал ему замечательное прояв­ление над ним прозорливости о. Серафима, который тогда уже скончался и которого изо­бражал портрет. Затворника долгое время сму­щал помысл, не перейти ли ему из Задонского монастыря в другой монастырь. Два года он боролся с этим помыслом, никому его не от­крывая. однажды келейник его докладывает ему, что пришел странник с поручением от старца саровского Се ра фима, которое он же­лает передать лично. Когда странник был до­пущен к затворнику, он сказал: «отец Серафим приказал тебе сказать: стыдно-де, столько лет сидевши в затворе, побеждаться такими вра­жескими помыслами, чтобы оставить сие ме­сто. Никуда не ходи. Пресвятая Богородица велит тебе здесь оставаться». Сказав эти слова, престарелый странник поклонился и вышел. Некоторое время, в глубочайшем изумлении от того, что о. Серафим издалека послал ему ответ на тайный помысел, неподвижно стоял затворник. опомнившись, послал келейника вдогонку за ним, чтоб подробно расспросить его. Но ни в монастыре, ни за монастырем странника не могли уже найти.

Сам преподобный Серафим так оценивал дар чудотворений и прозорливости, данный ему Богом: «Я, грешный Серафим, так и ду­маю, что я грешный раб Божий, что мне по­велевает Господь, то я и передаю требующему полезного. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим; и го­ворю, не зная, что у моего собеседника на ду­ше, а только верую, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство, и я, не поверив его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом: в таких случаях все­гда делаются ошибки».

 

Забота о дивеевских сиротах

Все время своего старчества преподобный Серафим заботился о насельницах Дивеевской общины — дивеевских сиротах. Такова была во­ля Пречистой Богородицы.

По выходе из затвора преподобный, помня о своем обещании, узнал о жизни Дивеевской общины от приходящих в Саров дивеевских сестер. Принимая сестер общины матери Алек­сандры, о. Серафим убедился, что полный Саровский устав, по которому жила община, был непосилен для большинства монахинь, и решил его облегчить. Но начальница Ксения Михайловна Кочеулова не согласилась менять устав, данный о. Пахомием более тридцати лет тому назад. Тогда преподобный Серафим решил отказаться от духовного руководства общиной, успокоенный, что заповеданное ему великой старицею матерью Александрою более не ле­жит на его совести. Временно о. Серафим не входил в дела общины, и только посылал сестер на жительство в Дивеево, говоря: «Гряди, чадо, в общинку, здесь, поблизости, матушки-то, пол­ковницы Агафии Семеновны Мельгуновой; к великой рабе Божией и столпу, матушке Ксении Михайловне — она всему тебя научит!»

Но Пречистая Богородица явилась ему с апостолами Петром и Иоанном, и сказала: «За­чем ты хочешь оставить заповедь рабы Моей Агафии — монахини Александры? Ксению с сестрами ее оставь, а заповедь сей рабы Моей не только не оставляй, но и потщись вполне исполнить ее, ибо по воле Моей она дала тебе оную. А Я укажу тебе другое место, тоже в се­ле Дивееве, и на нем устрой эту обетованную Мною обитель Мою. А в память обетования, ей данного Мною, возьми с места кончины ее из общины Ксении восемь сестер».

Матерь Божия указала о. Серафиму место для новой общины, которая должна быть чис­то девичьей. «Как я сам девственник, — говорил преподобный, — то Царица Небесная благосло­вила, чтобы в обители моей были только одни девушки». К тому же, по мнению о. Серафима: «В общежительной обители легче справиться с семью девами, чем с одною вдовой!»

Но земля, намеченная для постройки мель­ницы, принадлежала некоему Баташеву, вла­дельцу местного завода. Преподобный Сера­фим несколько раз хотел купить эту землю, но без успеха. Наконец родственница Баташева, генеральша Постникова, пожертвовала дан­ную землю под мельницу. Преподобный видел в этом особое благоволение Пресвятой Бого­родицы к созидающейся обители: «Видишь ли, матушка, как Сама Царица Небесная схлопота­ла нам землицы, вот мы тут мельницу-то и по­ставим!» — говорил он одной из сестер.

Преподобный Се ра фим, трудясь в дальней пустыньке, лично заготавливал бревна для строительства мельницы-питательницы сестер новой общины. однако его труды вызвали не­одобрение саровской братии. Игумен Нифонт потребовал, чтобы за все дерево, вывезенное из Саровского леса, было ему заплачено, что о. Серафим и сделал.

Впоследствии сестра Капитолина свидетель­ствовала обо всех трудностях, которые постига­ли преподобного: «Много терпел за нас батюш­ка, много родименький принял за нас, много перенес терпения и гонения!» Приезжали из Сарова монахи-следователи и обыскивали Дивеево, говоря: «Ваш Серафим все таскает, кряжи увез!» И приговаривали сестрам: «Такие и сякие, все попрятали!» — но не находили ни­чего, да у сестер тогда земли-то своей не было. После этого о. Серафим говорил: «Вот, радость моя! Суды заводят, кряжи увез я! Судить хотят убогого Серафима, зачем слушает Матерь-то Божию, что велит Она убогому… Зачем деву­шек Дивеевских не оставляет! Прогневались, матушка, прогневались на убогого Серафима. Скоро на Царицу Небесную подадут в суд!»

9 декабря 1826 года, в назначенный день зачатия Анны, начали строить мельницу на то­гда еще чужой земле: оформления и отмежева­ния пожертвования генеральши Постниковой надо было дожидаться. Эта волокита длилась еще три года.

7 июля 1827 года, накануне Казанской Бо-жией Матери, мельница была готова. Эта пер­вая монастырская постройка должна была обеспечить некую автономию новой общины: сестры сами сеяли, сами мололи, сами хлеб пекли и, хоть и весьма скудно, но в первые вре­мена прожить могли и без чужой помощи.

На мельнице поселились семь сестер, ото­бранные преподобным из первоначальной общины: Прасковья Степановна Шаблыгина, впоследствии монахиня Пелагия; Евдокия Еф­ремовна — монахиня Евпраксия; Ксения Ильи­нична Потехина — монахиня Клавдия; Ксения Павловна; Прасковья Ивановна — монахиня Серафима; Дарья Зиновьевна и Анна Алексеев­на. осенью сестры построили себе келью, и все семеро жили в ней три года.

Духовником сестер о. Серафим назначил о. Василия Садовского. Это был человек несо­мненной веры и чистой жизни. С самого начала знакомства с о. Серафимом он совершенно пре­дался в волю его. Вот как сам он потом записы­вает первое свидание с преподобным, пригла­сившим его к себе, дабы поговорить о том, кого бы назначить начальницей в новую общину: «Батюшка сидел у своего источника грустным… «Кого бы нам?» — «Кого уж вы благословите» -«Нет, ты как думаешь?» — «Как вы благослови­те, батюшка» — «Вот то-то я и думаю: Елену-то Васильевну, батюшка, она ведь словесная. Вот потому я и призвал тебя», — сказал старец».

После этого преподобный Серафим при­звал к себе намеченную в начальницы послуш­ницу Елену Васильевну Мантурову, которой в то время было около двадцати лет. Елена Мантурова, войдя в келью о. Серафима и услы­шав его указание, воскликнула: «Нет, не могу, не могу я этого, батюшка!.. Всегда и во всем слушалась я вас, но в этом не могу! Лучше при­кажите мне умереть, вот здесь, сейчас, у ног ваших, но начальницею — не желаю, и не мо­гу быть, батюшка!» ответственность за чужие души устрашила ее в столь юном возрасте, но о. Серафим велел сестрам во всем «благослов­ляться» у нее, хотя она до конца своей краткой жизни оставалась жить в своей келье при об­щине Кочеуловой.

Со временем в новой общине выстроили житницу и новые кельи. Но лишь в 1829 году, зимой, все формальности с землей были улаже­ны. Тогда о. Серафим благословил сестер обой­ти подаренную землю по линии колышков, по­ставленных землемером. А по пути бросать в снег камешки — весной эти камешки обозначат дарственный участок. Сестры все сделали бес­прекословно. За это и в знак радости о. Сера­фим послал сестрам кадку меда.

Весною преподобный благословил опахать подаренную землю три раза по одной же бо­розде, по линии камешков. А когда земля про­сохла, то по благословению о. Серафима, по той же линии вырыли знаменитую канавку в три аршина глубиной, и на вал посадили кры­жовник.

Постепенно число сестер в новой общине увеличивалось. В связи с этим преподобный

Серафим поручил Михаилу Васильевичу Мантурову — родному брату Елены Васильевны, построить храм. Все свои средства вложил в строительство этого храма Мантуров, при­нявший по благословению преподобного под­виг самопроизвольной нищеты. Храм полу­чился двухпрестольный: верхний престол — в честь Рождества Христова; нижний — в честь Рождества Богородицы. Отцу Василию Садов­скому и сестре Елене Мантуровой о. Серафим велел ехать, несмотря на эпидемию холеры, в Нижний Новгород и получить епископское разрешение на освящение храма, что они и сделали, вопреки всем трудностям и препят­ствиям. Мудрый и ученый архимандрит, кото­рого просили вторично приехать в Дивеево для освящения второй церкви в таком скором времени, воскликнул: «о, Серафим, Серафим! Сколь дивен ты в делах твоих, старец Божий!» Церковь была освящена 8 сентября 1830 года.

Преподобный дал сестрам новой общины новый устав, так как он считал устав Саровской обители слишком суровым для своих послуш­ниц. Согласно этому уставу они должны были несколько раз в день читать так называемое «Серафимово правило», а в промежутках тво­рить молитву Иисусову. Также и в отношении пищи сестрам делалось послабление.

Здесь нужно отметить, что, несмотря на все послабления, жизнь в Мельничной общи­не не была легким времяпрепровождением. Практически все сестры вынуждены были де­лать сами: сами пахали, сами кололи дрова и возили их из Сарова в Дивеево, сами мололи, сами строили кельи; неисчислимое количест­во раз ходили в Саров, к о. Серафиму, причем возвращались, нагруженные припасами для общины. Также во время строительства храма сестры самостоятельно носили кирпичи для строительства. При этом одна из них, Мария Мелюкова (в схиме Марфа), так надорвалась, что умерла.

Не успели кончить вторую церковь Дивеевской общины, как о. Серафим стал по­купать землю для будущего собора, построен­ного лишь в 1861 году. Купив землю у некоего Жданова, о. Серафим завещал Мантурову хра­нить бережно купчую, и ни в коем случае не расставаться с приобретенной землей.

Труды преподобного по созданию Дивеевской обители по-прежнему вызывали нарека­ние саровской братии. Некоторые монахи об­ращались к настоятелю, прося его увещевать о. Серафима. Впоследствии очевидцы вспоми­нали, что однажды игумен Нифонт, встретив преподобного по дороге из пустыни в мона­стырскую келью, сказал ему: «Тобою соблазня­ются». Упав ему в ноги, преподобный ответил: «Ты пастырь, не позволяй же всем напрасно говорить, беспокоить себя и путников, идущих к вечности. Ибо слово твое сильно; и посох, как бич, для всех страшен».

Сам он объяснял свое отношение к дивеевским сиротам обещанием, которое он дал ле­жащей на смертном одре Агафье Семеновне Мельгуновой   (в   монашестве Александре).

Преподобный говорил: «Как нам оставить тех, о коих просила меня, убогого Серафима, ма­тушка Агафья Семеновна!»

Но не одна только Дивеевская обитель обя­зана своим устроением молитвенному содей­ствию преподобного Серафима: от его горя­щего светильника зажигались всюду огни, и во многих местах зарождалась жизнь молитвен­ного подвига и иноческого труда. Монастырь Дальне-Давыдовский, о возникновении кото­рого преподобный Серафим сделал предсказа­ние еще в молодые годы, обители Ардатовская и Зеленогорская вырастали по благословению преподобного и под его духовным воздейст­вием. Большая часть из этих монастырей яв­лялись новыми ветвями Дивеевской обители, насельницам которой преподобный Серафим дал некогда радостное обетование: «Духом я всегда с вами».

 

Явление Богоматери

Ранним утром 25 марта 1831 года (чуть больше чем за полгода до кончины преподоб­ного), в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, преподобный Серафим удосто­ился посещения Царицы Небесной. Это две­надцатое и последнее в его жизни посещение Богоматери явилось как бы предзнаменовани­ем его блаженной кончины и ожидающей его нетленной славы.

Единственной свидетельницей этого чу­десного события была дивеевская старица Евпраксия, тогда еще послушница Евдокия Ефремовна. Вот как она рассказывала об этом событии: «В последний год жизни батюшки Се­рафима я прихожу к нему вечером, по его при­казанию, накануне праздника Благовещения Божией Матери. Батюшка встретил и говорит: «Ах, радость моя, я тебя давно ожидал! Какая нам с тобою милость и благодать от Божией Матери готовится в настоящий праздник! Велик этот день будет для нас!» «Достойна ли я, батюшка, получать благодать по грехам моим?» — отвечаю я. Но батюшка приказал: «Повторяй, матушка, несколько раз сряду: «Радуйся, Невесто Неневестная! Аллилуйя!» Потом начал говорить: «И слышать-то нико­гда не случалось, какой праздник нас с тобою ожидает!» Я начала было плакать… Говорю, что я недостойна; а батюшка не приказал, стал утешать меня, говоря: «Хотя и недостойна ты, но я о тебе упросил Господа и Божию Матерь, чтоб видеть тебе эту радость! Давай молить­ся!» И, сняв с себя мантию, надел ее на меня и начал читать акафисты: Господу Иисусу, Божией Матери, святителю Николаю, Иоанну Крестителю; каноны: Ангелу Хранителю, всем святым. Прочитав все это, говорит мне: «Не убойся, не устрашись, благодать Божия к нам является! Держись за меня крепко!»

И вдруг сделался шум, подобно ветру, явил­ся блистающий свет, послышалось пение. Я не могла все это видеть и слышать без трепета. Батюшка упал на колени и, воздев руки к небу, воззвал: «о, Преблагословенная, Пречистая

Дево, Владычице Богородица!» И вижу, как впереди идут два Ангела, держа — один в пра­вой, а другой в левой руке — по ветке, усажен­ной только что расцветшими цветами. Волосы их, похожие на золотисто-желтый лен, лежа­ли распущенными на плечах. А за ними Сама Владычица наша. За Богородицей шли двена­дцать дев, потом еще святой Иоанн Предтеча и Иоанн Богослов. Одежда Иоанна Предтечи и апостола Иоанна Богослова была белая, бле­стящая от чистоты. Царица Небесная имела на себе мантию, подобно той, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, блестя­щую, но какого цвета — сказать не могу, неска­занной красоты, застегнутою под шеею боль­шою круглою пряжкою (застежкою); убранною крестами, разнообразно разукрашенными, но чем — не знаю, а помню только, что она сия­ла необыкновенным светом. Платье, сверх коего была мантия, зеленое, перепоясанное высоким поясом. Сверх мантии была как бы епитрахиль, а на руках поручи, которые, рав­но как и епитрахиль, были убраны крестами. Владычица казалась ростом выше всех дев; на голове Ее была возвышенная корона, украшен­ная разнообразными крестами; прекрасная, чудная, сиявшая таким светом, что нельзя бы­ло смотреть глазами, равно как и на пряжку (застежку), и на самое лицо Царицы Небесной. Волосы Ее были распущены, лежали на пле­чах, и были длиннее и прекраснее Ангельских. Девы шли за нею попарно, в венцах, в одеждах разного цвета и с распущенными волосами; они стали кругом всех нас. Царица Небесная была в середине. Келья батюшки сделалась просторная, и весь верх исполнился огней, как бы горящих свеч. Свет был особый, непо­хожий на дневной свет и светлее солнечного. Я упала от страха замертво на землю и не знаю, долго ли я была в таком состоянии, и что изво­лила говорить Царица Небесная с батюшкой Серафимом. Я ничего не слышала также, о чем батюшка просил Владычицу.

Перед концом видения услышала я, лежа на полу, что Матерь Божия изволила спрашивать батюшку Серафима: «Кто это у тебя лежит на земле?» Батюшка ответил: «Это та самая ста­рица, о которой я просил Тебя, Владычица, быть ей при явлении Твоем!» Взяв меня за правую руку, Царица Небесная изволила ска­зать: «Встань, девица, и не убойся Нас. Такие же девы, как ты, пришли сюда со Мною». Я не почувствовала, как встала. Царица Небесная изволила повторить: «Не убойся, Мы пришли посетить вас». Батюшка Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах перед Пресвятою Богородицею, и она говорила столь милости­во, как бы с родным человеком. объятая вели­кою радостью, спросила я батюшку Серафима: «Где мы?» Я думала, что я уже не живая; потом, когда спросила его: «Кто это?» — то Пречистая Богородица приказала мне подойти ко всем са­мой, и спросить их, как их имена и какая жизнь была их на земле. Я и пошла по ряду спраши­вать. Во-первых, подхожу к Ангелам, спраши­ваю: «Кто вы?» Они отвечают: «Мы Ангелы

Божии. Потом подошла к Иоанну Крестителю, он также сказал мне имя свое и жизнь вкратце; точно так же — святой Иоанн Богослов, подо­шла к девам, и их спросила, каждую о имени; они рассказали мне свою жизнь. Святые девы по именам были: великомученицы Варвара и Екатерина, святая первомученица Фекла, святая великомученица Марина, святая вели­комученица и царица Ирина, преподобная Евпраксия, святые великомученицы Пелагея и Дорофея, преподобная Макрина, мученица Иустина, святая великомученица Иулиания и мученица Анисия.

Девы все говорили: «Не так Бог даровал нам эту славу, а за страдания и за поношения; и ты пострадаешь!» Пресвятая Богородица много говорила батюшке Серафиму, но всего не могла я расслышать, а вот что слышала хорошо: «Не оставь дев Моих дивеевских!» отец Серафим отвечал: «о, Владычица! Я собираю их, но сам собою не могу их управить!» На это Царица Небесная ответила: «Я тебе, любимиче Мой, во всем помогу! Возложи на них послушание; если исправят, то будут с тобою и близ Меня, и если потеряют мудрость, то лишатся участи сих ближних дев Моих; ни места, ни венца та­кого не будет. Кто обидит их, тот поражен бу­дет от Меня; кто послужит им ради Господа, тот помилован будет пред Богом!» Потом, обратясь ко мне, сказала: «Вот, посмотри на сих дев Моих и на венцы их: иные из них ос­тавили земное царство и богатство, возжелав Царства Вечного и Небесного, возлюбивши нищету самоизвольную, возлюбивши Единого Господа. И за это, видишь, какой славы и по­чести сподобились! Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали яв­но, а нынешние — тайно, сердечными скорбя-ми, и мзда им будет такая же». Видение кончи­лось тем, что Пресвятая Богородица сказала о. Серафиму: «Скоро, любимиче Мой, будешь с Нами!» — и благословила его. Простились с ним и все святые; девы целовались с ним рука в руку. Мне сказано было: «Это видение тебе да­но ради молитв о. Серафима, Марка, Назария и Пахомия». Батюшка, обратясь после этого ко мне, сказал: «Вот, матушка, какой благода­ти сподобил Господь нас, убогих! Мне таким образом уже двенадцатый раз было явление от Бога, и тебя Господь сподобил. Вот, какой ра­дости достигли! Есть нам, почему веру и наде­жду иметь ко Господу! Побеждай врага-диавола и противу его будь во всем мудра; Господь тебе во всем поможет!»

Когда мы остались одни с батюшкой, я говорю ему: «Ах, батюшка, я думала, что ум­ру от страха, и не успела попросить Царицу Небесную об отпущении грехов моих». Но ба­тюшка отвечал мне: «Я, убогий, упросил о вас Божию Матерь и не только о вас, но о всех, лю­бящих меня, и о тех, кто служил мне и мое сло­во исполнял; кто трудился для меня, кто оби­тель мою любит, а кольми паче вас не оставлю и не забуду. Я, отец ваш, попекусь о вас и в сем веке, и в будущем; и кто в моей пустыне жить будет, всех не оставлю, и роды ваши не остав­лены будут. Вот, какой радости Господь сподо­бил нас, зачем нам унывать!» Тогда я стала про­сить батюшку, чтобы он научил меня, как жить и молиться. он ответил: «Вот как молитесь: Господи, сподоби меня умереть христианскою кончиною, не остави меня, Господи, на страш­ном суде Твоем, не лиши Царствия Небесного! Царица Небесная, не остави меня!» После все­го я поклонилась в ножки батюшке, а он, бла­гословивши меня, сказал: «Гряди, чадо, с ми­ром в Серафимову пустынь!»

 

Изнеможение и кончина преподобного

За год до смерти о. Серафим почувство­вал крайнее изнеможение сил душевных и телесных. Ему было теперь около 72-х лет. Вследствие ослабления преподобный все ре­же стал выходить из монастыря в пустыньку; меньше принимал людей, чаще затворялся. А это давало ему возможность усерднее гото­виться к переходу в иную жизнь; его часто ста­ли видеть в сенях кельи: здесь святой старец подолгу просиживал на уготованном им дубо­вом гробе, в глубоком молчании размышляя о конце своем и будущей загробной жизни. Эти размышления нередко заканчивались слезами. Слабел преподобный Серафим телесно, отда­вая дань естеству. Но это не влияло на светлый дух его.

Все чаще преподобный Серафим стал го­ворить о своей смерти. он говорил это и се­страм дивеевской общины, и почитателям и духовным чадам. отец Серафим, прощаясь со многими, с решительностью говорил: «Мы не увидимся более с вами». А иногда говорил более сильно и определенно: «Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик, как к живо­му, и все расскажите. И услышу вас… Как с живым, со мной говорите. И всегда я для вас жив буду!»

Но преподобного еще ждали искушения. одним из них была история с беглой крепо­стной девушкой. Чтобы скрыть себя, она ост­ригла волосы в кружок, надела послушнический подрясник и в таком виде бродяжничала по миру. однако власти нашли ее и раскрыли обман. Тогда, чтобы укрыться авторитетом о. Серафима, на допросе она показала, что сде­лала это по благословению саровского стар­ца. Светское начальство предписало игумену Нифонту сделать по этому делу розыск над преподобным. И его спрашивали, выясняли, как виноватого. Вскрылось легко, что беглянка оболгала его. Но все же это причинило о. Се­рафиму некоторое огорчение. В данном иску­шении он узрел козни врага.

особенно огорчило его отношение к делу не только со стороны оклеветавшей его бег­лянки, но и со стороны своего монастырского начальства и братии, которые в какой-то сте­пени могли допустить возможность подобно­го поведения святого старца: все же они, хотя и по приказанию светского начальства, вели расследование. И однажды о. Серафим сказал по этому поводу такие слова: «Все сии обстоя­тельства означают то, что я скоро не буду жить здесь, что близок конец моей жизни».

Еще одно искушение было связано с ви­зитом архиерея, которому наговорили на преподобного. В августе 1832 года приехал в Саровскую обитель Тамбовский архиерей, епископ Арсений — впоследствии митрополит Киевский. Преподобный был в это время в пустыньке. Но, узнав, что прибыл новый архи­пастырь, почел долгом прийти в монастырь, чтобы встретить епископа вместе со всеми, а после встречи снова воротиться в пустыньку. осмотрев монастырь, архиерей пожелал посе­тить преподобного в его пустыньке. отец Се­рафим в это время занимался обкладыванием берега камнями. Как только он увидел при­ближавшегося архиерея, тотчас же оставил работу, и бросился в ноги к нему, прося благо­словения. Архиерей попросил показать ему жи­лище, «пустыньку среди пустыни». — «Хорошо, батюшка», — смиренно и послушно ответил старец. осмотрев простое убранство кельи, епископ Арсений попросил показать ему со­кровенное уединение святого молитвенника: оно было за печью, и архиерею уже сообщили о том раньше. К ней и направился владыка.

— Не ходи, батюшка, — останавливал его о. Серафим, — замараешься.

Но преосвященный уже отворил дверь туда и увидел между стеною и печью угол, такой тес­ный, что туда мог поместиться только один че­ловек, и тот должен был там или стоять прямо, или же опуститься на колени; а ни присесть, ни облокотиться нельзя было. На стене в углу стоял образ с зажженной перед ним лампад­кой. Перекрестившись, владыка вышел из пустыньки и направился в Дорофееву пустынь. На обратном пути он снова зашел к преподобно­му, который в это время беседовал с оставшей­ся свитою владыки и пророчески предсказал о будущей деятельности будущего митрополита. Когда владыка приблизился, о. Серафим подо­шел к нему, взял за руку и благоговейно обра­тился к нему с вопросом:

— Вот, батюшка, богомольцы приходят ко мне, убогому Серафиму, и просят меня дать им что-нибудь в благословение; я даю им суха­риков черного или белого хлеба, и по ложке красного вина церковного: можно ли мне это делать?

Неизвестно, почему именно об этом спро­сил преподобный. Вероятно, архиерею наго­ворили на него, что он чуть ли не «причащает» в пустыньке. А преподобный, предвидев это, и решил успокоить своего владыку будто бы не­доуменным вопросом.

— Можно, можно, — сразу ответил епископ, как будто уже подготовил заранее решение, -но только в раздельном виде. А то простолюди­ны, как слышал я, думают по простоте своей и между другими разглашают, будто ты причаща­ешь их Святых Тайн. А и того лучше, — приба­вил он, — вина вовсе не давать, давать же толь­ко сухарики.

— Хорошо, батюшка: я так и буду поступать.

После этого владыка стал прощаться с ним. Получив благословение, преподобный снова поклонился ему в ноги и так остался. Напрасно владыка просил его встать и даже поднимал его с земли — он так и продолжал стоять на ко­ленях. И когда владыка удалялся, он все ему кланялся, и кланялся до тех пор, пока тот не скрылся из виду.

Рядом с кельей о. Серафима жил монах Павел. он иногда прислуживал преподобному вместо келейника. Порой он говорил о. Сера­фиму, что в отсутствие его от зажженных све­чей может произойти пожар. На это прозор­ливец отвечал: «Пока я жив, пожара не будет; а когда умру, кончина моя откроется пожаром».

В день Рождества Христова, после литур­гии, о. Серафим направился к игумену монас­тыря, о. Нифонту, и стал с ним прямо гово­рить о своей кончине. При этом просил его положить в приготовленный им свой гроб. Говорил и о братии; просил за некоторых из иноков, особенно за младших. И «простился» с ним в последний раз.

Возвратившись в келью свою, он одному монаху, Иакову, вручил маленький финифтя­ный образок явления Божией Матери препо­добному Сергию. При этом сказал: «Сей образ наденьте на меня, когда я умру, и с ним поло­жите меня в могилу, — сей образ прислан мне честным архимандритом Антонием, наместни­ком Лавры, от мощей преподобного Сергия».

1-го января 1833 года, в день воскресный, о. Серафим пришел в последний раз в боль­ничную церковь во имя святых Зосимы и Савватия. Но вел себя, на сей раз, не совсем обычно: поставил ко всем иконам свечи и при­ложился к ним, чего прежде не делал. Потом причастился, по обычаю, Святых Христовых Таин. По окончании же литургии, он простил­ся со всеми здесь молившимися братьями; всех благословил, поцеловал и, утешая, говорил: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте: ны­нешний день нам венцы готовятся». Потом приложился ко Кресту Господню и к иконе Божией Матери, обошел престол. И вышел из храма. Все заметили крайнее изнеможение старца; но духом он был бодр, спокоен и весел.

После литургии у него была сестра дивеев-ской общины Ирина Васильевна. Старец при­слал с нею Параскеве Ивановне 200 рублей ас­сигнациями денег, поручая купить в ближней деревне хлеба на эти деньги, ибо в то время весь запас вышел, и сестры находились в боль­шой нужде.

В течение последнего дня о. Серафим три раза выходил на то место, которое им самим было указано для погребения: по правую сто­рону соборного алтаря храма Успения Божией Матери, несколько к юго-востоку, рядом с мо­гилой Марка-молчальника. Вечером, в новый год, сосед преподобного, о. Павел, слышал, как о. Серафим в своей келье пел пасхаль­ные песни: «Воскресение Христово видев­шее»; «Светися, светися, новый Иерусалиме»; «о, Пасха велия и священнейшая, Христе!», и другие победные духовные песнопения.

Часов около шести о. Павел, выходя из сво­ей кельи на раннюю литургию, почувствовал близко запах дыма. Постучал с молитвою в две­ри к о. Серафиму, но ответа не было, а дверь была на крючке. Было еще темно, о. Павел вышел на крыльцо и позвал братию, прохо­дивших в церковь. один из послушников, Аникита, бросился к келье старца, откуда чуял­ся запах, и сорвал дверь с запора. В ней было темно. Старца не было видно сначала. На ска­мье тлели некоторые вещи и книги. Бросились за снегом и потушили огонь. Когда же принес­ли свечу, то увидели, что старец в своем обык­новенном белом балахоне-подряснике стоял на коленопреклоненной молитве перед обра­зом Пресвятой Богородицы Умиления.

После литургии о. Серафима положили в гроб, по завещанию его, с финифтяным изо­бражением преподобного Сергия, получен­ным из Троице-Сергиевой Лавры. Весть о кон­чине преподобного быстро распространилась по окрестным местам, и отовсюду потекли ты­сячи православных на поклонение угоднику.

Восемь дней стояли мощи святого в храме; и, несмотря на чрезвычайную духоту от мно­жества народа и свечей, за все эти дни проща­ния не чувствовалось ни малейшего запаха тле­ния. 9 января было отпевание. Когда духовник о. Серафима, о. Иларион, хотел положить в руку его разрешительную молитву, то она сама разжалась. Свидетелями этого чуда были о. игу­мен, казначей и другие. Видел это и бывший послушник монастыря, впоследствии ризни­чий Александро-Невской Лавры, архимандрит Митрофан, который и сообщил потом о знаме­нии. После отпевания тело преподобного бы­ло предано земле в указанном им месте, возле собора.

Впоследствии, усердием Нижегородского купца Я. Сырева, над могилой его был воздвиг­нут чугунный памятник в виде гробницы, на котором написано: жил во славу Божию 73 го­да, 5 месяцев и 12 дней.

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви